Несмотря на то, что в комнате топился камин, и было жарко — многие вдруг поежились от мимолетного озноба.
— Что предлагаете, господин Рамайн? — любезно осведомился "принц тьмы".
— Решение нашей проблемы очень простое — жестко сказал Томас Рамайн — вы раз и навсегда отказываетесь от мысли ликвидировать моего сына, а он раз и навсегда забывает обо всем, что произошло в Косово, Албании и здесь, в США. Больше вы друг друга не знаете — ни вы его ни он вас. Точка.
— Каковы наши гарантии? — спросил кто-то из сидевших у камина
— Никаких, господа — улыбка Томаса Рамайна была острой как бритва и ледяной как айсберг — только честное слово. Мое честное слово. И если вдруг кто-то из вас забудет про свои обязательства, взятые здесь — информация и доказательства попадут на стол Генерального атторнея США. Это не говоря уж о том, что мой сын узнает ваши имена…
Выхода не было…
— Договорились — со вздохом сказал "Принц тьмы"
— И еще — остановил его Томас Рамайн — поскольку мой сын уволился с флота ему нужно подыскать какой-то бизнес, чтобы не болтался без дела. Недалеко от Далласа есть небольшая заброшенная военная база, относящая к бесполезному федеральному имуществу. А если и не относящаяся — на мой взгляд, оно и впрямь бесполезное. Если ее и относящуюся к ней землю продадут моему сыну по остаточной стоимости — я буду очень признателен…
"Принц тьмы" скривился, но утвердительно кивнул. Это как раз им было хорошо знакома — распродажа федеральной собственности в частные руки за бесценок. Ни с кем не прощаясь, Томас Рамайн поднялся на ноги, привычным жестом огладил усы, огляделся по сторонам…
— Мартин… Слышишь меня? — громким голосом осведомился он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Сидевший в подвале Мартин Сильверштейн в ужасе отшатнулся от мониторов системы слежения.
— Завтра ты подашь заявление об отставке из ЦРУ по состоянию здоровья, слышишь, Мартин. Если завтра заявления не будет, клянусь, я посажу тебя на электрический стул. Государственная измена, шпионаж, наркоторговля, убийство первой степени — для смертного приговора с лихвой хватит…
Лицо Мартина Сильверштейна в одно мгновение превратилось из розового в мучнисто-белое… Белое как мел.
Окраина Вашингтона
Конец мая 1999 года
Угольно — черного цвета Мерседес неслышно прокатился между двумя огромными складами, выехал на небольшую площадку за складами, использовавшуюся для погрузки товара и имевшую запасной выезд на две крупные федеральные магистрали. Встал рядом с новеньким, бутылочно-зеленого цвета "Джипом Гранд Чероки", дважды мигнувшим фарами.
Из Мерседеса вышел среднего роста человек, лет пятидесяти, одетый в шикарный серый английский костюм-тройку, обогнув машину сел в «Гранд-Чероки», на переднее сидение. Достал из кармана микроноситель информации и проигрыватель, напоминавший обычный плеер "Сони Вокмэн".
— На, послушай внимательно. — Томас Рамайн заправил микроноситель в проигрыватель, протянул его сыну. Майкл Рамайн надел наушники, нажал клавишу воспроизведения, закрыл глаза. В салоне джипа повисло тяжелое молчание.
— Ты что-нибудь понял? — нарушил молчание Томас Рамайн через несколько минут после того, как его сын закончил слушать запись.
— Я все понял, папа — глухо сказал Майкл Т. Рамайн по-русски через несколько долгих секунд — все…
Мы, народ Соединенных Штатов, дабы образовать более совершенный Союз, установить правосудие, гарантировать внутреннее спокойствие, обеспечить совместную оборону, содействовать общему благоденствию и закрепить блага свободы за нами и потомством нашим, провозглашаем и учреждаем настоящую Конституцию для Соединенных Штатов Америки….
Помните еще, что это такое? Это преамбула Конституции США. Один из величайших документов мира, составленный отцами — основателями для нас, будущих поколений американцев. Завет отцов наших…
Все детство, юность и молодость этот текст был для меня святым. Я верил в него, верил безоговорочно и свято, я готов был убить и готов был умереть за свою страну, свой народ и свою конституцию. Я просто верил. До мая тысяча девятьсот девяносто девятого года…
Ирак, Багдад
Район Садр-сити
04.07.2006 г.
— Босс! Босс! Майк, что с тобой?!
Я пришел в себя от резкой и болезненной пощечины, сощурившись, взглянул на бездонно-голубое иракское небо, пытаясь определить, где я нахожусь. Надо мной с озабоченным видом склонился Душан.
Читать дальше