Евгений Сартинов - Полет Стрижа

Стриж несколько мгновений смотрел на него, потрогал правой рукой разбитую бровь и, отвернувшись от Игоря, тяжело доковылял до лежащего в стороне пистолета. Подняв его, он осмотрел незнакомое для него оружие, собачка предохранителя была опущена, он на всякий случай еще передернул затвор. Оглянувшись по сторонам, Анатолий облюбовал наиболее высокий выступ скалы и, устроившись на нем, стал ждать.

Вскоре Игорь зашевелился, со стоном прислонился спиной к дверце машины, посидел так немного, долго сдирал с себя узкую шкуру пиджака, затем ослабил галстук.

— Я всегда знал, что ты как боксер сильнее меня, — голос у Игоря был сиплый, он достал из кармана пиджака сигарету и зажигалку, закурил, потом продолжил. — Когда мы еще тренировались у Васильича и вместе ездили на сборы, я всегда благодарил Бога, что мы в разных весовых категориях. Если бы не судьба, ты бы пошел дальше меня.

Он замолчал, потом спросил:

— Когда ты догадался? Или ты уже все знал?

— Нет, — качнул головой Стриж. — Это случилось в машине, когда ты завел разговор о женитьбе. Я поневоле сразу представил себе Веру, ты ведь про нее вел речь?

Шаховской молча кивнул, потом все-таки высказался:

— Да, знать бы где упасть, соломки бы подстелил. Про многое мог бы и умолчать, сказать что-нибудь другое, но нет, почему-то говорил правду.

— Если ты говорил правду, тогда объясни мне, зачем тебе так надо было меня непременно убить?

Игорь расстегнул на рубашке еще несколько пуговиц, галстуком вытер разбитую нижнюю губу, зачем-то посмотрел на небо и только потом начал говорить.

— Понимаешь, Толя, ты неудобный человек. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты нисколько не изменился за это время. Для тебя всегда существовали только два цвета: черный и белый. Ты не способен на компромиссы ни в чем, даже в мелочах. И когда я узнал, что ты работаешь на нужном нам объекте, я понял, что нам не ужиться.

— Неужели я так страшен? — с кривой усмешкой спросил Стриж.

— Да, Толя, да! Ты вспомни свою жизнь, ты вспомни все эти, как говорят, этапы большого пути. Если б ты не конфликтовал с Мураем, то не попал бы в тюрьму. Это раз. Отсидев свое, ты по выходу поставил на уши Мурая и всю его кодлу, это два. А дальше? Приезжаешь на пару дней на похороны Васильича и разоряешь чеченское гнездо. Полгорода потом пришлось отстраивать заново. А тут, на юге? Конечно, ты нам помог ликвидировать этого придурка Шварца, но еще раз показал, что рядом тебя держать опасно.

— И ты отдал приказ? — Стриж говорил тихо, и лицо у него было странное — скорее печальное, чем гневное.

— Да, я отдал приказ. — Игорь опустил голову, выкинул догоревшую сигарету, затем заговорил снова:

— Ты меня осуждаешь?

— Нет, Игорь, стараюсь понять. Чем они тебя взяли? Купили?

Тот было набычился, потом как-то сник.

— Может быть, и купили, я над этим как-то не задумывался. Ты же знаешь наши порядки, спортсмены, уходя, стараются пристроиться где полегче и поденежней, а потом всеми силами тянут туда своих. Все прошло как-то естественно. К этому быстро привыкаешь: комфорт, деньги, возможность увидеть мир не через иллюминатор самолета, заплывшими после боя глазами, а пожить там, пощупать все это руками, полными долларов. Ты просто не попал в эту систему. Я бы тебя пропихнул, но ты сразу занялся сведением счетов с этим бедолагой Мураем. А то сейчас бы так же ездил на «мерседесе» и служил новому делу верой и правдой. Деньги делают человека другим, Толя. Он забывает прежние идеалы.

Он замолк. Молчал и Стриж.

— Что молчишь? — не выдержал Игорь. — О чем думаешь?

— Я думаю о тех, кто подыхает сейчас от той отравы, которую ты ввозишь в страну.

Шаховской поморщился.

— Да ладно тебе, Толян! Все предопределено природой. Если бы он не стал нюхать или колоться, то непременно бы спился. Тебя же не тянет на эту дурь? И меня нет. Слабые должны вымирать, таков закон эволюции. Просто с наркотиками это происходит быстрее. Разве я не прав?

Стриж упрямо мотнул головой.

— Нет, Игорь, не так. В пятнадцать или шестнадцать пацан еще пробует эту жизнь на вкус и цвет, ищет свою дорогу. А наркотики со своей дороги уже свернуть не дадут. Так и ведут до самой могилы.

Они снова замолкли, слышался только шум бьющихся в скалы волн, да так созвучные настроению Стрижа печальные, рвущие душу крики чаек. Меньше всего ему сейчас хотелось жить, настолько мучительной была рана, нанесенная Игорем. В самые трудные времена, в армии, и потом, в зоне, Анатолий вспоминал об их детской дружбе с нежностью и любовью. С какой жадностью он вчитывался в строки, где ему передавали от Игоря привет! Умерла и эта, светлая часть его детства.