Евгений Сартинов - Полет Стрижа

Их разговор ни о чем прервало появление из леса маленькой старушки с палочкой. Она появилась со стороны, противоположной той, с какой приехали они. В руке у бабушки был небольшой кувшин с ручкой, судя по красному цвету боков и форме — старинный. Увидев незнакомых людей, она не испугалась, чуть поклонилась и, тихо промолвив: «Здравствуйте», прошла мимо них к роднику. Там она долго молилась, крестясь на него. Тут только друзья разглядели на камне слабо проглядывающий силуэт креста, не то выбитый, не то крашеный, но от времени выцветший и теперь только угадывавшийся на темном фоне. Кончив молиться, старушка набрала воды в свой кувшин и присела отдохнуть на скамеечку. Она уже собиралась уходить, взяла в руки клюку, когда Анатолий решился заговорить с ней.

— Бабушка, вы извините, но кто построил все это? — он показал руками на родник.

Она обернулась к Стрижу, глянула на него выцветшими голубыми глазами и охотно ответила:

— Муж мой, Матвей Поликарпович Крикушин. И скамеечку эту сделал, и родник обиходил. Мы вообще-то сами из-под Пскова, а сюда уж после войны попали.

Анатолий подошел поближе, сел на скамеечку рядом с рассказчицей, а Андрей, присев на одну ногу, устроился чуть сбоку.

— Он у меня во время войны в Бога поверил, — продолжала рассказ старушка. — До войны-то он как все был, молодой, горячий, и водку пил, и в активистах ходил. А на фронте привидился ему однажды Господь, сказавший: "Поверишь в меня, в живых останешься". И что вы думаете? Четыре года воевал, восемь танков сменил, и ни царапинки. А ведь в самом пекле был — и под Курском, и под Берлином. Совсем седой весь пришел, спокойный, в церковь стал ходить, а у нас хорошая церковь в селе была, одна на весь район. Только одно плохо, голова у него сильно болела, все-таки восемь раз контузило. Спать стал плохо, умаялся. А потом Господь послал ему одного горца, случайно разговорились с ним в чайной, тот тоже шофером был. Он из этих мест, не то абхазец, не то аджарец, уж не помню, забыла. Рассказал он ему про эти ключи, их лечебную силу, а их ведь тут много: и там, и там, и там вот.

Она показывала клюкой в разные стороны.

— Он сначала приехал, попробовал водицы — помогает. Дома пожил, снова плохо. Ну мы и переехали сюда. Дом построили, вон за тем лесом, работали в винсовхозе. И боли у него прошли. Он все ключи обустроил и часовню на вон том холме поставил, — она повернулась лицом к вилле.

— Да вот сломали ее, — голос ее дрогнул, — домище этот построили. Хорошо еще Матвей Поликарпович мой этого не увидел, три года уже скоро будет как умер. А я вот все живу, за водой сюда хожу, она для чая хорошая, да и так. Приду, посижу, мужа помяну, да и домой.

Она замолкла, и Стриж не удержался от вопроса:

— Вы что же теперь, совсем одна живете?

— Нет. Наш дом первый был, а потом еще восемь пристроили. Место, говорят, хорошее, и виноградники рядом. Так что я не одна. И место то зовут теперь Матвеев хутор.

Голос ее дрогнул, во взгляде засверкала слеза. Она вытерла ее уголком платочка.

— Пойду я, люди добрые. Отдохнула, поговорила, как воды напилась.

Она взяла свой кувшинчик, повернулась уходить.

— Бабушка, а почему вы решили, что мы люди добрые? — неожиданно задал вопрос Андрей.

— Да людей ведь видно. Ни зла, ни добра внутрь не спрячешь. До свидания. Дай Бог вам всего хорошего.

Она еще раз перекрестилась перед уходом на родник и, уже уходя, вздохнула:

— Кружечка раньше здесь была, маленькая, серебряная, специально для прохожих путников, да вот нету…

Она как-то покосилась в сторону уродливой хоромины, вздохнула и пошла по своей тропинке.

— Бабушка, а кто здесь живет? — крикнул ей вслед Стриж.

— Да кто его знает, заборы больно высокие.

Стриж и Андрей еще долго сидели на скамеечке, глядя на неторопливое течение хрустальной струи.

— Вот человек прожил, — негромко сказал Стриж. — За родину воевал, дом построил, ключи обустроил. Не зря прожил. А мы зачем живем, а Андрюха?

Тот обнял его за плечи.

— Ты знаешь, брат, я все-таки думаю, что мы уменьшаем в этом мире количество зла.

— Может, и так, — вздохнул Андрей, — но только после этого дети слишком часто остаются сиротами.

Они посидели еще на скамеечке, послушали голоса птиц над головой, напоследок снова напились родниковой водицы. Прошлый раз они сгоряча даже не поняли, что она из себя представляет, ледяная — и все, и только теперь до конца ощутили ее необычный, необъяснимый запах и вкус.

— Ну что ж, надо ехать, искать этого Бецу, подставлять под пули свои задницы, — невесело пошутил Стриж, снимая с руля шлем.