Вячеслав Денисов - Хроника двойного контракта

— Я тоже уже никого не ж-ждала…

Бросив косой взгляд на еще не отошедшую от ночного холода девушку, я включил печку.

— Виктор. — Я не глядя протянул ей ладонь.

— Ирина… — Мне в руку легла маленькая ледышка.

— И что же мы делаем, Ирина, в пятом часу утра в той части города, которая кишит наркоманами, а равно — насильниками, грабителями и хулиганами?

— Разве? — удивилась девушка. — Ни одного не увидела за тот час, пока стояла.

— Повезло, — заметил я, как бы опровергая свою же мысль насчет «кишения».

— Это им повезло. — Девушка улыбнулась.

— На самом деле?

— Конечно! — Ирина рассмеялась. — Я член сборной Украины по айкидо. Вот тебе и пингвин-»петрушка»…

— И, потом, — продолжила она, — чего мне было бояться? Я знала, что за мной обязательно приедет принц под «алыми парусами».

— «Хонда» — вишневая, — возразил я.

— Это — ночью. А под солнцем она — алая. Пусть так… Я не против.

— Куда вас доставить, моя принцесса?

— На вокзал… — вздохнула девушка.

— Вас там ждет команда с тренером, чтобы возвращаться на «вильну Украйну»? — Я даже немного расстроился, догадавшись, что это неожиданное во всех отношениях знакомство скоро закончится.

— Поезд до Москвы — в восемь часов. А оттуда — домой…

— И мы никогда больше не встретимся в каком-нибудь темном переулке?

— Ну, если, конечно, ты не приедешь в Харьков, не засидишься в гостях у друга, не выйдешь в три часа ночи на улицу, чтобы поймать такси, и мимо не буду проезжать я…

— У меня нет в Харькове друзей. — Я вздохнул, поняв несостоятельность такой идеи с первого пункта. — А я?

Удивившись, я посмотрел в ее широко раскрытые глаза. В них не было ни капли кокетства, какое бывает при первом случайном знакомстве…

Странно, Ломакин, что это с тобой?.. Кажется, впервые в жизни ты не знаешь, что ответить? Девушка посмотрела на меня и рассмеялась уже привычным для меня приятным смехом.

— Запомни! Ровно через неделю я буду сворачивать на машине с улицы Объединения на улицу Доватора. Это будет в Харькове, ровно в три часа ночи, ровно через неделю! — Ирина задорно бросила взгляд на простреленный рукав моей куртки. — Там и посмотрим — встретимся или нет…

…Уже в качестве друга Иринки я помог ее друзьям затащить сумки в поезд, следующий в Москву…Давно скрылся за поворотом вокзала последний вагон состава, а у меня перед глазами все еще стояла милая девушка по имени Ирина, прижимающая к окну ладони и не скрывающая разлуку в глазах…

Я надел черный костюм и повязал черный галстук под воротником белой сорочки. Так принято. Похороны — это констатация факта. Это переход из мира света в мир тьмы. В мир, где нет контрастов. Мы, живые, находясь на кладбище, должны подчеркивать этот контраст между черным и белым, между светом и тьмой…

Черный плащ… Вот теперь, кажется, все.

Когда моя «Хонда» медленно подъехала к воротам городского кладбища, она сразу попала в разряд случайно оказавшихся там машин. Черный катафалк, пара черных лимузинов, «Мерседесы», «Вольво», несколько джипов… Стоянка перед кладбищем напоминала стоянку около Центрального Банка России. Еще бы… Хоронят депутата.

Как я понял, похоронная процессия уже проследовала в глубь кладбища. Но недалеко. Метров на тридцать. Именно там находилось человек пятьдесят из этих самых лимузинов и «Мерседесов», в черных костюмах и платьях. Хоронить в глубине кладбища — не престижно. Уважаемых людей принято хоронить у самого входа. На такие места всегда есть бронь у администрации кладбища.

Занять место среди скорбящих и ничем от них не отличаться оказалось не таким простым делом. Путь к могиле депутата Шкурко мне преградили двое молодцев из службы безопасности мэрии.

— Куда?

Вот вопрос, занявший первое место на конкурсе идиотов. — Что значит — куда? На кладбище, понятно…

— Туда пока нельзя. — Характерный жест рукой, напоминающий действие шлагбаума в момент приближения поезда к переезду.

— Что значит — нельзя? Туда всегда можно. В любой момент. — Только не сейчас.

Даже здесь — только для избранных. Эта фраза прозвучала, как знакомое: «Александр Олегович сейчас занят»…

Прости меня, господи… Я перелез через кладбищенскую ограду и подошел к могиле с другой стороны.

Любовь Витальевна находилась в состоянии прострации. Слез не было. Одно горе и чувство невосполнимой утраты. Глазами, полными отчаяния, она смотрела не на закрытый гроб из черного полированного дерева, а на лицевую сторону памятника, где были золотом вкраплены в мрамор имя ее мужа и годы его жизни.