Илья Деревянко - Пропуск в ад

— Разобрался, изолировал, — перехватив мой взгляд, лаконично пояснил Сибирцев.

— Ни-и-и-на-а-а-ада!!! — хором верещали оба ублюдка. — Цепи непрочные. Вы-пус-ти-те-е!!! Они же нас вместо той бабы!..

— Женщина когда ушла? — не обращая на них внимания, спросил я товарища.

— Не знаю, — пожал плечами Костя. — Наверное, пока я этихв вольер закидывал.

— Ну, пойдем тогда. — Я подобрал с пола видеокамеру, убедился, что она не пострадала при падении, повесил на плечо и обратился к Сибирцеву: — Тащи наверх нашего каратиста, а я пойду первым — подстрахую. Если там еще один пост, то попадем как куры в ощип…

Поднявшись по длинной каменной лестнице, мы очутились на заднем дворе клуба. Никакого поста там не оказалось. В небе мерцала россыпь звезд, бледно светила луна. Из окон «Альфы-К…» доносились пьяные вопли, игривые взвизгивания шлюх и обрывки непотребного пения волосатого «барда». Там вовсю продолжалось веселье. Посреди двора стояли два одинаковых черных «Мерседеса».

— Который твой? — спросил Сибирцев очнувшегося Лисянского, с силой потянув наручники вверх.

— Об-ба-а-а! — болезненно простонал пленник. — Но левый… немного… барахлит. Хва-а-атит!

— Сигнализация? — будто не слыша его, продолжал Костя.

— Отключена! Мои тачки зде-есь никто-о-о не посмеет тронуть… Отпусти-и-и-и!

Я сделал знак напарнику. Тот немного ослабил давление.

— Где ключи от правого? — Я поднес связку к глазам Могилы.

— Вот. — За отсутствием рук он ткнул в нужный ключ носом.

— Отлично, — улыбнулся я. — Давай прокатимся в одно уютное местечко!..

«Уютное местечко» представляло собой старинное, заброшенное кладбище самоубийц за чертой города. Облюбовали мы его в процессе подготовки операции, исходя из следующих соображений:

1. Кладбище издавна пользовалось дурной репутацией, а потому никто, даже бомжи и пьяницы предпочитали сюда не соваться. Ни днем, ни тем более ночью.

2. Удобство проезда. Оно находилось в пятнадцати с половиной километрах от кольцевой дороги, метрах в пятистах от Ленинградского шоссе. То есть нам не приходилось петлять по улицам Н-ска.

3. Поскольку кладбище заброшенное, никем не посещаемое, то тут и схороним господина Лисянского, ежели вдруг помрет при наркодопросе…

Затормозив у ветхой полуразвалившейся ограды, я первым вышел из машины. Следом вывалился Могила, грубо вытолкнутый Сибирцевым. Затем появился сам Костя, пошарил в кустах и достал оттуда две заранее приготовленные лопаты.

— Это зачем? — голос «крутого» заметно дрогнул.

— А ты угадай, — подмигнул я.

Костя зловеще ухмыльнулся. По телу Лисянского прошла длинная судорога, губы затряслись. Лицо превратилось в маску безмолвного ужаса.

— Топай, — пихнул его в спину я. — И не бзди… пока. Если будешь себя хорошо вести, лопаты, возможно, и не понадобятся.

Приободренный таким образом пленник понуро зашагал среди осевших, неухоженных могил без крестов. Первым шел Сибирцев, выбирая удобную площадку (или полянку). За ним сгорбленный Лисянский и в арьергарде — ваш покорный слуга. Вокруг стояла мертвая тишина. Простите за избитое выражение, но тишина действительно была мертвой:ни криков ночных птиц, ни звуков, ни шорохов… Словом, ничего! Только легкий шелест наших шагов по неровной тропинке. Повсюду, окруженные прошлогодним бурьяном, росли старые, корявые деревья. В бледном свете луны они отбрасывали странные, шевелящиеся тени, похожие на чудищ из кошмарных снов. В воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Сильно пахло гнилью и плесенью. Короче, местечко было то еще! Даже у такого толстокожего типа, как я, нет-нет да пробегали по спине мурашки. Как потом признался Костя — у него тоже. А Лисянского вовсе колотил зверский озноб. Время от времени авторитет жалобно всхлипывал и пускал носом пузыри. Дошел, голубчик, до кондиции!..

— Здесь, — объявил, наконец, Сибирцев, указывая на большую поваленную плиту из серого гранита. На ней виднелась полустертая надпись: «Палтусов Вальдемар Изяславович. 1885–1910 гг. Жертва несчастной любви».

— Присаживайся, — велел я пленнику, содрал с него водолазку, достал из кармана заранее заготовленный шприц с пентоналом натрия и деловито осведомился: — У тебя сердечко в порядке? Не барахлит?!

— Н-нет, — выдавил он.

— Вот и ладушки, — улыбнулся я, загоняя шприц в вену. — Авось поживешь еще. На нарах, разумеется…

Спустя положенный промежуток времени препарат подействовал. На лице допрашиваемого выступил пот, глаза затуманились, приобрели отсутствующее выражение. Могила начал охотно отвечать на любые, заданные ему вопросы, и мы с Костей, образно выражаясь, сели в лужу!..