Михаил Март - Принц с простудой в сердце

Только он поднялся с места, как зазвонил телефон. Пришлось вновь хвататься за трубку.

— Трифонов у аппарата.

— Прошу прощения за беспокойство, Александр Иванович. Оторву вас от дела ненадолго. С вами говорит профессор Горбоносое. Вы заходили ко мне намедни со швейцарским каталогом. Так вот, у ныне живущих владельцев раритета они стоят на своих местах и не пропадали. Однако я выяснил имя владельца вашего экземпляра по экслибрису и могу его вам сообщить, так как он давно умер. Ваш экземпляр принадлежал великому часовых дел мастеру Топильскому Виталию Тимуровичу. Помните ТВТ на экслибрисе. Он был страстный собиратель марок и гениальный часовщик. Каталог ему подарили сами швейцарцы на выставке в Женеве, где Топильский выставлял починенные им часы, которые швейцарцы считали уже невосстанавливаемыми. Это случилось в сорок девятом году. Сейчас жива еще его вдова Генриетта Яновна и дочь Светлана Витальевна. Они сохранили все архивы и записи мужа и отца, а так же его деловые записи, касающиеся коллекций и проделанных работ. Они живут в Москве и не возражают против общения с вами. Если этот вопрос для вас все еще актуален, то запишите их номер телефона.

— Диктуйте. И огромное спасибо за хлопоты.

— Не стоит. Записывайте…

Квартира адвоката, вскрытая при понятых, походила на свалку мебельной фабрики.

Разломали, разрушили, порезали и порвали все, что можно было уничтожить таким варварским путем.

Удивительно, что этого погрома никто из соседей не слышал: тихо кресла, стулья и тахту не разломаешь.

По предложению соседки из квартиры напротив, пригласили жильца с седьмого этажа — бывшего генерала, а ныне пенсионера. По словам соседей, генерал нередко захаживал к Добронравову.

С военной выправкой, прямой, высоченный с поседевшей густой шевелюрой он смахивал на Скалозуба из «Горя от ума», каким его принято играть на сценах периферийных театров. С другой стороны, он владел мягким тембром голоса и вел себя не по-генеральски скромно.

— Дупчак Федор Маркович,— представился он, переступив порог квартиры, и тут же обомлел от увиденного. Секунда растерянности и он вновь собран и вытянут, как струна.— А что за произвол допущен на территории частной квартиры?

— Следователь Трифонов. Этот вопрос мы и пытаемся выяснить в отсутствии хозяина. Вы, очевидно, в курсе, что Давид Илларионович уехал в Москву в командировку.

— На консультацию,— уверенно поправил генерал.— Он должен был показать что-то одному эксперту. Детали мне не известны.

— Вот оно что. Скажите, Федор Маркович, вы часто бывали в этой квартире?

— Два-три раза в неделю. Мы с Давидом Илларионовичем устраивали шахматные турниры. Великолепный стратег. Он блестяще играет. Я принимал поражения с восхищением. Давид Илларионович напрочь отметает теорию и строит свою борьбу на ловушках, засадах, жертвуя серьезными фигурами, отвлекая противника, а потом громит его в пух и прах. В шахматном деле он фельдмаршал. А я ушел в отставку генерал-лейтенантом.

— А как на ваш острый взгляд, если профильтровать этот мусор на полу, что ценного могли искать здесь грабители?

— Картины. Видите гвозди в стене? На них висели картины великих мастеров. Их здесь нет. Мало того, гляньте на так называемый мусор. Осколков от рам тоже нет. Ибо каждая рама имела свою ценность. К тому же он был за них в ответе.

— Это очень любопытно, но что значит рама по сравнению с картиной. Она тяжелая, громоздкая, проще вынести картину, свернутую в рулон, чем махину спускать с шестого этажа и привлекать внимание свидетелей. Что скажете?

— Что вы плохой следователь.

Трифонов не обиделся, а Куприянов заскрипел зубами от услышанного неправомерного оскорбления.

— Вы, очевидно, хотите сказать, что я не обратил внимания на расстояния между вбитыми в стену гвоздями. Не стена, а ежик какой-то. Здесь висели миниатюры. Согласен. Такие и в портфель можно сложить. Мой вопрос заключается в другом. Помимо гвоздей в стене и дыр от них хватает. Мало того, если любимые картины долго висят, то на стене остается отпечаток, так как обои вокруг картины выцветают и впитывают пыль. Тут все стены равноценны, а поскольку обои давно не переклеивали, то остались следы от выдернутых гвоздей. Значит, экспозиции менялись.

— Именно так. Давид Илларионович не имел собственных картин. Но брал на хранение особо ценные раритетные экземпляры по просьбе своих клиентов, отъезжающих за границу в долгие отпуска или командировки. Он кристально честный человек, и ему доверяли самое ценное, что люди имеют.