Евгений Сухов - Власть и масть

– Отдай мне мое копье, виконт, – произнес король.

Уста короля даже не дрогнули, но гауптшарфюрер отчетливо услышал его сильный голос. Темные глаза короля буквально прожигали его переносицу, и старый вояка коснулся пальцами лба, пытаясь справиться с наваждением.

– У меня его нет, – преодолевая ужас, отвечал Ганс. Он старался говорить громко, чтобы не показать навалившийся на него страх, но вместо этого из губ гауптшарфюрера вырывалось лишь жалкое шипение. – Сейчас оно находится в сейфе. Хранителем Копья судьбы назначен бургомистр Вилли Либель.

– Ты обманул меня, – грозно проговорил король. – Ты должен был спрятать его надежно, чтобы оно не досталось врагу. Ты знаешь, как наказывают слуг, которые не держат своих обещаний?

В ярости король топнул – из-под его стоп отлетело что-то ослепительно яркое. Присмотревшись, Ганс увидел, что это была королевская шпора.

– Король, – в отчаянии выкрикнул гауптшарфюрер.

Приподняв меч, король с коротким замахом ударил Ганса. Гауптшарфюрер отшатнулся, его пронзила грудинная боль. Нечем было дышать. Сил хватило лишь на то, чтобы приподнять руку, где-то в левой стороне груди полыхал огонь, сжигавший внутренности. Еще минута подобной пытки – и от него останется только небольшая кучка золы.

– Ты получил то, чего заслуживаешь!

Ганс Райнике хотел возразить королю, сказать, что он не имеет к копью никакого отношения, но помертвелые уста не желали шевелиться. Непостижимым образом король Фридрих Барбаросса стал разрастаться в размерах, и скоро его голова коснулась высокого свода. Приподняв подбородок, Ганс собирался заглянуть в лицо короля, но, не удержав равновесия, бухнулся к его ногам.

Фридрих Барбаросса, потеряв интерес к упавшему слуге, развернулся и медленно зашагал в противоположную сторону. Широко открыв глаза, Ганс взирал вслед уходящему королю: огромный даже на значительном расстоянии, император хозяйской походкой шел по галерее, заслоняя собой все пространство. Отдаляясь, король Фридрих как будто бы погружался в туман: сначала дымка окутала его ноги, затем забрала плечи, а скоро упрятала и голову. Остались лишь очертания тела, с каждой секундой все более утопающие во мгле, да еще меч, на мгновение выныривающий из тумана при каждом шаге.

Сознание Ганса ослабевало, пока наконец не потухло навсегда.

Нюрнберг, 1944 год, август

Ночная бомбардировка союзников принесла городу немало хлопот. Практически был уничтожен квартал, примыкавший к Нюрнбергской крепости. Три бомбы упали вблизи от ратуши, многочисленными осколками побив черепичную крышу. Еще одна бомба разорвалась рядом с «Домом Дюрера». Не заставь расторопные зенитчики понервничать летчика, так сброс мог быть куда более прицельным.

А в прошлый налет был уничтожен любимый ресторан фюрера, куда он любил приходить всякий раз, когда приезжал в Нюрнберг. Его стул находился в самом углу около окна, и ни один из посетителей не осмеливался занять это место.

Сейчас от ресторана осталась только почерневшая стена и торчащие из груды кирпичей поломанные стулья. Вот она и личная потеря фюрера в этой войне. Рассказывать ему о разбитом ресторане не стоит, канцлер будет очень огорчен.

К вечернему докладу Ганс не пришел. Подобная провинность была не в его характере. В какой-то момент рейхсфюрер даже поймал себя на том, что беспокоится о гауптшарфюрере, а ведь это было совершенно на него не похоже. То, что тревожился он не зря, стало ясно уже на следующее утро, – появился адъютант и сообщил о том, что Ганса нашли в подвалах Нюрнбергской крепости мертвым. На его теле не было обнаружено никаких ран и ничего такого, что могло бы судить о насильственной смерти, очевидно, он умер от разрыва сердца.

С минуту Генрих Гиммлер сидел неподвижно, соображая, как следует реагировать на печальное известие, потом, подняв фуражку, встал из-за стола и сказал:

– Хочу посмотреть на Ганса. Он все еще там?

– Да, господин рейхсфюрер, мы так и думали, что вы пожелаете взглянуть на место, где это произошло.

Оказывается, подчиненные знают его больше, чем ему думалось.

Уже через пятнадцать минут были на месте. В галерее все тот же полумрак, правда, в этот раз он выглядел куда более удручающим. Ганса Гиммлер увидел в самом конце галереи, он лежал на повороте, приложив руки к груди. Гиммлер подошел поближе. Полное впечатление, что боевой гауптшарфюрер пытался от кого-то защититься. Лицо перекошено: не то от страха, не то от боли. Как будто перед смертью он увидел нечто ужасное. Уж не привидение ли его посетило в последнюю минуту жизни? А ведь уверял, что после Восточного фронта ему ничего не страшно. Значит, в этой жизни встречаются вещи и поужаснее.