Сергей Москвин: Ядерный шантаж

Он выдвинул из письменного стола средний ящик, в котором держал пачку листов белой бумаги и с десяток разноцветных гелиевых ручек. Гелиевая паста оставляет на бумаге яркий след, не хуже качественных чернил, но в отличие от них не засыхает, если ручка долго лежит без колпачка. В документах Петр Вениаминович Берш расписывался «Паркером» с платиновым пером, а при составлении бумаг пользовался дешевыми гелиевыми ручками – маленькая прихоть обеспеченного человека. Берш положил перед собой чистый лист бумаги, выбрал из набора ручку с черной пастой и снял с нее колпачок. «Что ж, приступим. Настало время поработать профессионалам», – в этот момент отставной полковник ощутил необыкновенный азарт. Бывшему полковнику СВР было от чего испытывать возбуждение. Он начинал готовить операцию, которая в случае успеха прославила бы разведку любой страны мира, потому что еще ни одной разведке не удавалось добыть ни одного образца российского ядерного оружия. И сейчас Берша помимо мыслей о роскошной вилле на французском побережье Средиземного моря переполняло ощущение собственной значимости. Он составлял план оперативных мероприятий, целью которых являлось похищение того, чего еще никому не удалось похитить.

10.05, четверг, 18.00

Классная все-таки вещь мобильник. Когда нам их наконец-то выдали, я прямо вздохнул с облегчением. Не было бы у меня сейчас мобильного телефона, и пришлось бы мне в темпе сворачивать встречу и возвращаться обратно на Лубянку, чтобы дол. ожить начальнику, как я провел сегодняшний день. А так позвонил, и начальник знает, что я на встрече с «источником», [1]о результатах которой я доложу ему завтра утром. Так и для дела полезнее, и не нужно лишний раз переться в центр с окраины Москвы. Здесь я немного слукавил. Преображенская площадь – если и не центр Москвы, то уж никак не окраина. Но это сути не меняет, потому что переться пришлось бы на своих двоих, в лучшем случае на метро, так как зарплата оперуполномоченного Управления по борьбе с терроризмом не позволяет мне обзавестись собственным автомобилем.

Есть, конечно, много и других вещей, которые тоже не позволяет иметь капитанская зарплата, но я сейчас говорю о самом насущном. Впрочем, нет, есть еще одно – это отдельная квартира. Как мужику привести домой девушку, если он в свои тридцать два года по-прежнему живет с родителями? Нет, привести, конечно, можно. Но что потом с ней делать? Все время чай пить? А если душа, да и девушка тоже хотят чего-то большего? Вот и приходится выкручиваться, выбирая время, когда предков нет дома, или заниматься любовью на квартирах приятелей, а если уж и там облом, то на конспиративной квартире. Но тут уж приходится быть крайне осторожным и все время думать о том, чтобы не осталось вещественных следов. Как-то раз, когда я еще был молодым неопытным лейтенантом и служил в Московском управлении ФСБ, мой начальник обнаружил на конспиративной квартире использованный презерватив. Это я, дурак, вместо того чтобы спустить резинку в унитаз, выбросил его в мусорное ведро да еще умудрился промахнуться. Короче, когда презерватив нашли, мне влепили строгача да еще намекнули о неполном служебном соответствии. Однако судьба меня хранила. Из органов так и не уволили, хотя два раза собирались, и я все-таки дослужился до перевода в Управление по борьбе с терроризмом. Спасибо моему нынешнему начальнику полковнику Чернышову. Почему-то мой бывший начальник упорно считал, что я не соответствую образу российского офицера-чекиста. Ну тут он, конечно, прав, я тоже не могу сказать, что делал жизнь с Феликса Дзержинского, основателя советской спецслужбы. Однако всяких бандитов, убийц, насильников, торговцев оружием или наркотиками и прочую сволочь я ненавижу не меньше, чем в свое время Дзержинский. Нет, я, конечно, не оправдываю репрессии двадцатых, тридцатых, сороковых и всех последующих годов. Но черт возьми! Когда я вижу сытые и довольные рожи всех этих «братков», считающих себя хозяевами жизни, мне так и хочется ввести тот железный режим хотя бы на неделю, хотя бы на несколько дней, чтобы засунуть гадов туда, где им и положено быть, – в тюрьму или на зону. Может быть, я не прав. Может быть. Но я знаю точно, что я не одинок в своих мыслях. Так же думают прошедшие Чечню солдаты, товарищей которых зверски замучили чеченские террористы. Так же думает отец пятнадцатилетней девчонки, изнасилованной сворой подонков, или родители парня, который умер от передозировки. Наверняка перед тем как покончить с собой, так же думала и мать грудного ребенка, которого похитили прямо из детской коляски, когда женщина всего на минуту зашла в аптеку, чтобы купить ребенку микстуру от кашля. А кто-нибудь спрашивал людей, чьи родственники погибли при взрывах жилых домов в Москве осенью 99-го года? Что думают они? Я тоже не спрашивал, но точно знаю – все эти люди хотят, чтобы убийцы их детей, родителей, братьев, сестер, жен и мужей были жестоко – неподходящее слово – справедливо наказаны. Я не политик и не юрист, я не принимаю и не разрабатываю законы. Поэтому честно скажу – не знаю, каким должен быть закон, определяющий деятельность органов правопорядка, чтобы они наконец заработали эффективно, но не превратились при этом в орудие репрессий. Я обыкновенный опер из Управления по борьбе с терроризмом, но на своем месте я буду давить всех этих преступных гадов, пока у меня хватит сил и возможностей. Вот и Вовка Сурков, мой приятель из транспортной милиции, думает точно так же.