Валерий Горшков - Тюрьма особого назначения

— Поздно, отец Павел! — Доктор опустил голову, якобы заинтересовавшись состоянием шнурков на своих ботинках. — Уже слишком поздно...

— Как поздно? О чем вы говорите? — резко спросил я, уже догадываясь, к чему он клонит.

— Уже слишком поздно, — повторил доктор, едва шевеля губами. Он поднял на меня бледное лицо и произнес, выделяя каждое слово:

— Два часа назад я разбил ампулу с вирусом гепатита в камере, где сидят Завьялов и Дронов, и незаметно вылил ее содержимое в кружку с водой Завьялову. Через неделю или чуть позже у него поднимется температура, появятся тошнота и рвота. А еще через несколько дней, когда пожелтеет кожа, я поставлю диагноз «гепатит». Если Завьялова не переведут в тюремную больницу и не начнут интенсивное лечение, у него откажет печень. Но, думаю, до этого не дойдет...

— Зачем вы это сделали, доктор?! — Я готов был броситься на него с кулаками, лишь бы выплеснуть весь закипевший во мне гнев. С момента моего пребывания в тюрьме это был уже третий случай, когда я, после многолетнего перерыва, очень жаждал применить грубую физическую силу.

— Простите меня, батюшка, но иного выхода у меня не было. Не знаю, что вы хотели предложить, но теперь это уже не имеет значения. Остался лишь вариант, о котором я вам только что рассказал. Вариант, при котором помочь мне и моему другу остаться в живых и не допустить побега убийцы, на счету которого не меньше десятка трупов, можете только вы один! Еще раз простите меня, но...

Но я не хочу в тюрьму! Я не хочу умирать! Не хочу!

— Успокойтесь немедленно! — Я встал, подошел к доктору и тряхнул его за плечи. — Не хватало только, чтобы вы сейчас закатили истерику!

Семен Аронович посмотрел на мои руки, несколько раз переведя взгляд с одного запястья на другое, а потом неожиданно сжал их в своих дрожащих ладонях.

— Если бы я не был уверен, что вы можете мне помочь, отец Павел, я не стал бы сюда приходить. Вы единственный человек, который может предотвратить сразу три преступления — два убийства и побег особо опасного преступника, у которого руки по самые локти в крови! И это не считая жертв, что, возможно, появятся во время побега Завьялова из больницы!.. Иного выбора, чем согласиться на мое предложение или, зная все, позволить людям погибнуть, у вас просто нет...

Я с удивлением заметил, что в голосе доктора, еще недавно просящем и неуверенном, начинают проскальзывать жесткие нотки.

— Конечно, если вы надумаете доложить полковнику Карпову о готовящемся заговоре, то тем самым вы тоже сможете предотвратить побег Завьялова и вдобавок выведете на чистую воду незадачливого торговца наркотиками, из-за своей неуемной жажды денег попавшего в ужасную передрягу. Но тогда вы нарушите клятву, данную перед Богом, и перестанете быть священником. Хотя где гарантия, что вы на самом деле им являетесь? За всю свою сознательную жизнь я, знаете ли, ни разу не встречал священника, который владел бы приемами рукопашного боя лучше, чем бойцы специального подразделения охраны МВД! Если вы истинный священник, то согласитесь мне помочь. Если нет, — Семен Аронович тяжело вздохнул, — то мне больше не на кого уповать... До свидания, батюшка! Надеюсь, я отнял у вас не слишком много вашего драгоценного времени... Хотя что значит время для человека, который всю свою сознательную жизнь готовится к встрече с вечностью?..

Даже через четверть часа после того, как за доктором захлопнулась входная дверь, я все еще пребывал в состоянии полной растерянности. Впервые в жизни я стал заложником собственной совести.

Примерно через неделю после описываемых событий белый шестиметровый «линкольн» плавно свернул с ближайшей к нью-йоркскому Сентрал-парку улицы и остановился возле площадки, на которой, выстроившись в ряд, стояли приготовленные для сдачи в прокат велосипеды. Пожилой негр, хозяин пункта проката, оторвал полусонный взгляд от свежего утреннего выпуска «Вашингтон пост» и удивленно посмотрел на роскошный автомобиль.

Из открывшейся двери «линкольна» сначала появились коричневые лакированные ботинки, а потом вылез, разгибаясь, широкоплечий мужчина лет пятидесяти, коротко стриженный, с широкими скулами, почти безошибочно выдающими в нем славянина. За последние годы в Нью-Йорке появилось столько русских, что хозяин прокатного пункта научился узнавать их практически с первого взгляда.

Они отличались от белых американцев англо-саксонского происхождения так же явно, как негры, вот уже десять с лишним поколений живущие в Новом Свете, отличаются от своих сородичей из Сенегала или Заира.