Михаил Нестеров - Оружие без предохранителя

И вот спустя три года Матвеев почувствовал укол дежавю. Хотя ни это помещение, ни люди в нем ничуть не напоминали накаленную атмосферу во время доклада генерала Бурцева. И тогда, и сейчас он находился в роли все того же приглашенного гостя. Тогда он действительно сидел в девятом ряду, а сегодня – девятым по счету за этим большим овальным столом.

Ему навстречу поднялся Юрий Норманн и, поздоровавшись за руку, указал место слева от себя. Потом вдруг и сам пересел напротив, создавая наглядный пример визави.

– Юрий, – назвался он, неотрывно глядя на Матвеева. – Можете называть меня по имени.

– Ну если вам все равно, то я предпочел бы по имени-отчеству. Юрий Андреевич, если не ошибаюсь.

– Полковник Матвеев, – представил его Норманн сотрудникам. – Александр Михайлович.

Матвеев улыбнулся всем и каждому, глубже заглянув только в одни глаза – Юрия Норманна, одного из самых молодых генералов ФСБ, как среди действующих, так и среди отставных. Таковым, кстати, был и генерал Бурцев, припомнил Матвеев. И мысленно перекрестился: «Царство ему небесное...» И уже с опаской поглядел на генерала Норманна, который показался ему председателем в суперзакрытом генеральском клубе самоубийц.

– Не будем ходить вокруг да около, – тем временем начал Норманн. – Нас интересуют два человека. Когда вы последний раз видели Михаила Наймушина и Тамиру Эгипти?..

В горле Матвеева пересохло. Он не стал притворяться, как не стал играть, что, на его взгляд, было одно и то же. Он взял со стола бутылку минеральной воды, скрутил пробку и, налив в стакан, выпил.

– Я не видел этих людей больше года, – наконец ответил он. Только сейчас заметил, что может смотреть на себя со стороны, бросая взгляд на монитор, что стоял по правую руку от него, как телеведущий. Он не был центральной фигурой в кадре – объектив неподвижной цифровой камеры охватывал всех участников этого, скорее всего, совещания. «Ведется запись или нет?» – рассеянно подумал Матвеев. Скорее всего, нет. Зачем им все это? Даже записи свадеб порой до конца не просматривают, сыты обычными воспоминаниями, и они, как ни странно, намного ярче записей. Кажется, камера обходит стороной все самое ценное, дорогое...

И еще один взгляд на монитор. Матвеев к этому моменту взял себя в руки. Был абсолютно спокоен. Только наполовину пустой стакан говорил о его сиюминутной слабости.

– Александр Михайлович, расскажите подробно, при каких обстоятельствах вы познакомились с Наймушиным и Эгипти?

– Я выполнял задание «конторы», – прямолинейно заявил Матвеев. Присутствующие, включая операторов, переглянулись. Матвеев пояснил: – Раньше Службу я называл «фирмой». Что делать, времена меняются. С годами мы грубеем, правда?

– Не знаю, – пожал плечами Норманн. – Мне сорок пять. Я не собираюсь меняться, стареть и грубеть. Слушаем вас, – поторопил он Матвеева.

– Мой рассказ может занять время.

– На это мы и рассчитывали. Чем больше деталей мы услышим, тем лучше будет для вас. А потом, – предвосхитил он вопрос полковника, – мы удовлетворим ваше любопытство. Итак?

– Операция, которую возложили на меня, носила название «Безусловная реализация». – Матвеев усмехнулся. – Тогда я спросил у генерала Бурцева: «Название придумал Буш?»

– Цель операции?

– Ликвидация генерала ГРУ Фокина. Он бежал за границу. Был опасен не он, но материалы, которые мог опубликовать. В качестве непосредственных исполнителей выбрали выпускников «Инкубатора». Мне пояснить, что это за заведение?

Норманн кивком головы показал: «Да, пожалуйста».

– Начну с того, что агенты, которыми я руководил, были продуктом секретного проекта «Организованный резерв». Я был одним из немногих офицеров в управлении военной контрразведки, кто знал об этом проекте. Родился он в рамках Координационного совета при президенте России. Но сначала при Минобороны была создана рабочая группа, а руководство возложено на Главное управление воспитательной работы. Первая школа-интернат получила название «Инкубатор». В рамки программы, о которой я уже говорил, входили вопросы и чистоты улиц, и чистоты общества. В общем, заодно решалась и проблема педикулеза. На московских улицах отлавливались подростки. Предпочтение отдавалось сиротам в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет. Из них отбирались физически крепкие. Подростковый возраст, если сравнивать его с материалом, легко поддается лепке. Подростку можно внушить что угодно. В том числе и патриотизм, – с небольшой задержкой закончил фразу Матвеев.