Олег Приходько - Реквием для свидетеля

Донников задумался, почесал нос.

— Не все так сразу, — покачал головой. — Поверит или нет — его личное дело. А вот сможет ли доказать? Хотя и пытается. Подозревает он вас всерьез. К делу приобщены письма Андрея Малышевского. Они с Градиевской знакомы с юных лет. В одном из писем Малышевский спрашивает, исправно ли вы платите ей. Так что Первенцев в курсе ваших с ней отношений. Но прямых улик у него на сегодня нет. Вера жива-здорова. Ваши неточные, мягко говоря, ответы я попробую истолковать как следствие душевного потрясения известием о смерти Градиевской. Тем более что протокол вы подписывать отказались…

Через два с половиной часа с санкции прокурора Першин был освобожден под подписку о невыезде в соответствии со ст. ст. 93 и 101 УПК РФ.

В Путейский тупик они с Верой отправились в такси.

Першин все время молчал, и Вера не смела нарушить его молчание, за которым угадывалась напряженная работа мысли.

— Я не хочу возвращаться к Нонне, — сказала она, когда, рассчитавшись с водителем, они вышли из машины и направились к стоянке у проходной «Спецтранса». — Видимо, придется снять квартиру.

«Фольксваген» Першина стоял на месте, но и он, подобно жилищу в Глазовском, подвергся досмотру и оттого казался теперь чужим.

— Я сам хотел просить тебя об этом, — сказал Першин, опробовав двигатель. — Подыщи что-нибудь в Банном, лучше — в районе Рижского или ВДНХ.

— Почему там?

— Ближе к клинике Нифонтова.

— Ты хочешь поменять работу?

— Я хочу изменить жизнь.

— Что ты собираешься сделать?

— Прежде всего снять с себя подозрения. Где ты нашла этого парня?

— Адвоката? Мы вместе учились. На него можно положиться.

— Пойми, Вера, это тот случай, когда я должен все сделать сам. Иначе мне будет трудно вернуться к той жизни, которой я жил и из которой меня настойчиво пытаются выкрасть! — не глядя на нее, уверенно проговорил Першин и решительно рванул в сторону Земляного Вала.

— Моцарт… ты должен работать, — со слезами на глазах попросила она. — У тебя талант! Ты слишком далек от этого всего — от грязи, от…

— От реальности? — усмехнулся Першин. — Я не бомж, не убийца и не «шестерка», чтобы меня покупать или помыкать мною. А до Моцарта мне не дотянуть.

— Осторожно!!

«Фолькс» взвизгнул, затормозил, проехал юзом, на полкапота проскочив «стоп-линию»; дымный самосвал «татра» едва не снес ему передок. Пальцы Першина на рулевом колесе побелели.

Аварийную ситуацию он расценил как предупреждение свыше.

— Я хочу, чтобы от всей реальности у тебя осталась только я, — через силу улыбнулась Вера, когда машина, снизив скорость, поехала по Покровке.

— «О вы, зазнавшиеся реалисты, в ваших теориях нет ничего реального, кроме крови, которую вы за них проливаете», — процитировал Першин нараспев. — Нужно стараться быть выше, Вера. Вырваться из нее, в этом — смысл жизни. Разве нет?

Она смотрела на него с испугом и недоверием. Ей показалось вдруг, что это вовсе не ее Моцарт, щедрый и беспечный, идущий по жизни легко, без оглядки, способный врать и любить, клясться и забывать, превращаться из серьезного, маститого, ответственного хирурга в пылкого любовника, легкого на подъем, надежного и вместе с тем неприспособленного, загадочного, существующего неразрывно со всеми и в то же время отдельно от всех, непредсказуемого, притягательного и не поддающегося пониманию ни сердцем, ни рассудком. Рядом с нею сидел прагматик, и даже внешне — эти складки жестокости у губ, чуть суженные глаза, посеребрившиеся более привычного виски — он изменился за три дня их размолвки.

— Это означает — умереть, — осторожно заметила она.

— Да, только перед этим прожить отпущенный срок полноценно. Куда тебя отвезти? Я собираюсь проститься с Алоизией.

В голове его зрел какой-то план, в реализации которого Верино участие не было предусмотрено. Это обидело ее, но положение Першина было слишком серьезным, чтобы усугублять его обидами.

— Я могу выйти прямо здесь.

Он останавливаться не спешил, понимая, что беда, снова связавшая их, не может стать гарантом прочности отношений: потерять Веру еще раз означало бы потерять ее навсегда.

— Этот художник Маковеев из Иркутска… у тебя есть его телефон? — спросил он, чтобы что-нибудь спросить.

— По-моему, да.

— У него есть такая картина… не то «Озеро в тумане», не то «Туман над озером».

— Не видела. А что?

— Когда-то ее продавали на Арбате. По-моему, за шесть рублей.

— Может быть, это другой Маковеев? — спросила Вера.