Олег Приходько - Реквием для свидетеля

Запланированные на отпуск деньги позволяли поехать в Италию, Францию, Тунис, Испанию и еще в десяток имевшихся в ассортименте бизнес-компании «Экспресс» стран, но все это требовало оформления, а стало быть, и времени. Першин же чувствовал необходимость уехать именно сейчас, сегодня, в крайнем случае — завтра, иначе что-нибудь непременно произойдет, ему помешают, или он сам, паче чаяния, ввяжется в какую-нибудь историю. Не уехать даже — откровенно удрать, смыться от всей этой грязи и суеты, и — кто знает — начать после возвращения жизнь сначала.

Он уже решил, что непременно поменяет квартиру, в которую бандиты повадились захаживать в его отсутствие как в свою собственную, а может, и место работы, благо заманчивое предложение однокашника перейти в частную хирургическую клинику оставалось в силе, но все это — потом, по возвращении оттуда, где жаркое солнце высушит плесень страха, тоску, неустроенность, где морской прибой вымоет из памяти все, что мешает жить по-прежнему — без самоедства и опасения разменять себя на пятаки.

«Экспресс» он покинул ни с чем, зато забронировал в авиаагентстве на Таганке два билета на завтрашний день в Адлер, решив, что без труда найдет пристанище и поживет «дикарем», не ограниченным временем и санаторным режимом.

Дело оставалось за Верой. Он позвонил в редакцию, но ее там не оказалось; трубку домашнего телефона взял Сухоруков, на вопрос, дома ли Вера, не ответил, после чего к телефону долго никто не подходил, и было неясно, что там происходит и как долго продлится эта хамская тишина.

— Алло…

— Наконец-то! Привет, девчонка! Опять скандал?

— По-другому не бывает. Ты где?

— Спускайся-ка в нашу чебуречную и занимай очередь. Я на «Таганской», мчу к тебе с сюрпризом и бутылкой «Цинандали». Если это чревато — отрывайся со скандалом и паспортом! — Ничего более Першин говорить не стал, полагая, что интрига влияет на женщин пуще определенности.

Через полчаса он был на Сухаревке.

Вера стояла в очереди — за четыре человека до прилавка. Глаза ее были на мокром месте, но попытку отказаться от чебуреков Першину удалось пресечь.

— Понимаешь, он дурак, просто дурак, и все! — принялась изливать эмоции Вера, как только они заняли дальний столик в углу. — Но почему я должна жить под крышей собственного дома с дураком? Почему он решил, что знает все — как себя вести, как одеваться, с кем встречаться?.. Солдафон!

— Успокойся, — поцеловал ее Моцарт и наполнил стаканы. — Всезнайство — удел мещан и коммунистов. Те и другие представляют социальную опасность, но не в такой степени, как тебе кажется. Да, он солдафон, но его выбрала твоя мать, к тому же он поставил на ноги тебя и твоих братьев, и с этим нельзя не считаться.

— И что я теперь должна делать? Страдать вместе с ним оттого, что Зюганов сдает позиции?

— Терпеть.

— Сколько, черт возьми?

— Сейчас мы поедем на Таганку, выкупим забронированные билеты в Сочи. Самолет завтра в двенадцать из Внукова. Твое здоровье!

— С ума сошел! Как — в Сочи? А работа?

Першин с наслаждением выпил вино, надкусил горячий чебурек:

— Работа не волк. Справкой я тебя обеспечу. Диагноз Крейцтфельда-Якоба устроит?

— Что это?

— Что-то типа болезни куру.

— А что это такое, куру?

— Увеличение субарахноидальных пространств полушарий.

— Не хочу!

— Тогда считай вопрос решенным.

— А что потом? — не отводя от него глаз, отпила вина Вера.

— Я предпочитаю об этом не думать.

— А что делать мне?

Она силилась понять, шутит он или говорит серьезно, и ведает ли, что творит с нею, как плачевно может обернуться эта поездка к морю для нее, если увенчается необходимостью возвращаться домой. Не мог же он не понимать всего этого, а раз понимал, то чем иным, как не предложением, была эта поездка?

— Я разыскивала тебя с утра. Мне сказали, ты в операционной.

— И что?

— Как прошла операция?

— Успешно.

— А у меня вышел репортаж, — точно только что вспомнив, достала Вера газету из сумки.

— Поздравляю. Клади в карман… спасибо… А теперь пей и ешь, прошу тебя.

Пауза в разговоре длилась неопределенно долго.

— Я не могу не думать, что будет потом, понимаешь? — насилу покончив с чебуреком, вернула Вера к разговору Першина.

— Да? А кто мне предлагал руководствоваться «логикой чувств»? — улыбнулся он, разливая в стаканы остатки вина.

— Разве у тебя есть ко мне чувства?

— Я предпочел бы разобраться в этом в самшитовой роще сочинского заповедника.