Грэм Грин - Тихий американец

– Кажется, мы переговорили обо всем на свете, кроме бога. Лучше оставить его на предрассветный час.

– Вы ведь не верите в бога?

– Не верю.

– Если бога нет, для меня все на свете бессмысленно.

– А для меня все бессмысленно, если он есть.

– Я как-то читал книгу…

Я так и не узнал, какую книгу читал Пайл (по всей видимости, это не были ни Йорк Гардинг, ни Шекспир, ни чтец-декламатор, ни «Физиология брака», скорее всего – «Триумф жизни»). Прямо в вышке у нас послышался голос – казалось, он раздается из тени у люка – глухой голос рупора, говоривший что-то по-вьетнамски.

– Вот и наш черед пришел, – сказал я.

Часовые слушали, разинув рты, повернувшись лицом к амбразуре.

– Что это? – спросил Пайл.

Подойти к амбразуре означало пройти сквозь этот голос. Я торопливо выглянул – там ничего не было видно, я даже не мог различить дорогу, но когда я обернулся, то увидел, что винтовка нацелена не то в меня, не то в амбразуру. Стоило мне двинуться вдоль стены, и винтовка дрогнула, продолжая держать меня на прицеле; голос повторил те же слова снова и снова.

Я сел, и винтовка опустилась.

– Что он говорит? – спросил Пайл.

– Не знаю. Наверно, они нашли машину и предлагают этим ребятам нас выдать или что-нибудь в этом роде. Лучше возьмите автомат, пока они не решили, что им делать.

– Часовой выстрелит.

– Он еще не знает, как ему поступить. А когда решит, выстрелит непременно.

Пайл двинул ногой, и винтовка поднялась выше.

– Я пойду вдоль стены, – сказал я. – Если он переведет на меня глаза, возьмите его на мушку.

Когда я встал, голос смолк; тишина заставила меня вздрогнуть. Пайл отрывисто прикрикнул:

– Брось ружье!

Я едва успел подумать, заряжен ли автомат – раньше я не потрудился этого проверить, – как солдат бросил винтовку.

Я пересек комнату и поднял ее. Голос раздался снова, – мне казалось, он твердит одно и то же. Они, по-видимому, завели пластинку. Интересно, когда истечет срок ультиматума?

– А что будет дальше? – спросил Пайл, совсем как школьник, которому показывают на уроке опыт; можно было подумать, что все это не имеет к нему никакого отношения.

– Выстрел из базуки, а то и вьетминец.

Пайл стал рассматривать свой автомат.

– Тут как будто нет ничего сложного, – сказал он. – Дать очередь?

– Нет, пусть они пораздумают. Они предпочтут захватить пост без стрельбы, и это позволит нам выиграть время. Лучше поскорее убраться отсюда.

– А если они поджидают нас внизу?..

– И это возможно.

Солдаты наблюдали за нами; им обоим вместе было едва сорок лет.

– А что делать с ними? – спросил Пайл и добавил с поразившей меня прямолинейностью: – Пристрелить? – Ему, видимо, хотелось испробовать автомат.

– Они нам ничего не сделали.

– Но они же хотели нас выдать.

– А почему бы и нет? – возразил я. – Нам тут не место. Это их страна.

– Я разрядил винтовку и положил ее на пол.

– Надеюсь, вы не собираетесь ее здесь оставить, – сказал Пайл.

– Я слишком стар, чтобы бегать с ружьем. И это не моя война. Пойдемте.

Война была не моя, но знают ли об этом там, в темноте? Я задул фонарь и опустил ноги в люк, нащупывая лестницу. Слышно было, как часовые перешептываются на своем певучем языке.

– Бегите напрямик, – сказал я Пайлу, – в рисовое поле. Не забудьте, там вода, – не знаю, глубокая или нет. Готовы?

– Да.

– Спасибо за компанию.

– Это вам спасибо.

Я слышал, как за спиной движутся часовые; интересно, есть ли у них ножи? Голос из рупора звучал теперь повелительно, словно диктуя последние условия. Что-то шевельнулось в темноте под нами, но это могла быть крыса. Я не решался сделать первый шаг.

– Господи, хоть бы чего-нибудь выпить, – шепнул я.

– Скорее.

Что-то поднималось по лестнице; я ничего не слышал, но лестница дрожала у меня под ногами.

– Чего вы ждете? – спросил Пайл.

Странно, но почему-то мне померещилось, будто ко мне подкрадывается какая-то нечисть. Взбираться по лестнице мог только человек, и все же я не представлял себе, что это человек вроде меня; казалось, ко мне крадется зверь, он подбирается, чтобы убить тихо, но безжалостно, как и положено существу совсем иной породы. Лестница все дрожала, и мне чудилось, будто внизу горят чьи-то глаза. Вдруг я почувствовал, что больше не могу этого вынести, и прыгнул; внизу не оказалось ничего, кроме топкой земли, вцепившейся в мою лодыжку и свернувшей ее так, как это может сделать только рука. Было слышно, как по лестнице спускается Пайл; видно, я со страху совсем одурел и не понял, что дрожу я сам, а не лестница. А я-то считал себя человеком, прошедшим огонь и воду, лишенным воображения, как и подобает настоящему репортеру. Поднявшись на ноги, я едва снова не упал от боли. Я пошел, волоча ногу; за спиной я слышал шаги Пайла. Потом базука ударила по вышке, и я снова упал ничком на землю.