Грэм Грин - Тихий американец

– А я и не думаю от нее отказываться.

– Ведь я тоже мужчина, Томас, но готов отказаться от всего на свете, только бы Фуонг была счастлива.

– Да она и так счастлива.

– Она не может быть счастлива… в ее положении. Ей нужны дети.

– Неужели вы верите во всю эту чушь, которую ее сестра…

– Сестре иногда виднее…

– Она думает, что у вас больше денег, Пайл, потому и старается втереть вам очки. Ей это удалось, честное слово.

– Я располагаю только своим жалованьем.

– Но вы получаете это жалованье долларами, а их можно выгодно обменять.

– Не стоит хандрить, Томас. В жизни всякое бывает. Я бы, кажется, все отдал, чтобы такая история случилась с кем-нибудь другим, а не с вами. Это наши минометы?

– Да, «наши». Вы говорите так, словно она от меня уже уходит.

– Конечно, – сказал он без всякой уверенности, – она может решить остаться с вами.

– И что вы тогда будете делать?

– Попрошу перевода в другое место.

– Взяли бы да уехали, Пайл, не причиняя никому неприятностей.

– Это было бы несправедливо по отношению к ней, Томас, – сказал он совершенно серьезно. Я никогда не встречал человека, который мог бы лучше обосновать, почему он причиняет другим неприятности. Он добавил: – Мне кажется, вы не совсем понимаете Фуонг.

И, проснувшись много месяцев спустя, в это утро, рядом с Фуонг, я подумал: «А ты ее понимал? Разве ты предвидел то, что случится? Вот она спит рядом со мной, а ты уже мертв». Время порою мстит, но месть эта бывает запоздалой. И зачем только мы стараемся понять друг друга? Не лучше ли признаться, что это невозможно; нельзя до конца одному человеку понять другого: жене – мужа, любовнику – любовницу, а родителям – ребенка. Может быть, потому люди и выдумали бога – существо, способное понять все на свете. Может, если бы я хотел, чтобы меня понимали и чтобы я понимал, я бы тоже дал околпачить себя и поверил в бога, но я репортер, а бог существует только для авторов передовиц.

– А вы уверены, что в Фуонг есть, что понимать? – спросил я Пайла. – Ради бога, давайте пить виски. Здесь слишком шумно, чтобы спорить.

– Не рановато ли для выпивки? – сказал Пайл.

– А по-моему, слишком поздно.

Я налил два стакана; Пайл поднял свой и стал глядеть сквозь него на пламя свечи. Рука его вздрагивала всякий раз, когда рвалась мина, но как-никак он совершил свое бессмысленное путешествие из Нам-Диня.

– Странно, что ни я, ни вы не можем сказать друг другу: «За вашу удачу!» – произнес Пайл.

Так мы и выпили без тоста.

Я думал, что меня не будет в Сайгоне всего неделю, но прошло почти три, прежде чем я вернулся. Выбраться из района Фат-Дьема оказалось еще труднее, чем туда попасть. Дорога между Нам-Динем и Ханоем была перерезана, авиации же было не до репортера, которому к тому же вовсе и не следовало ездить в Фат-Дьем. Потом я добрался до Ханоя, туда как раз привезли корреспондентов для того, чтобы объяснить им, какая была одержана победа, и когда та увозили обратно, для меня не нашлось места в самолете. Пайл исчез из Фат-Дьема в то же утро, что приехал: он выполнил свою миссию

– поговорил со мной о Фуонг, – и ничто его там больше не удерживало. В пять тридцать, когда прекратился минометный огонь, он еще спал и я пошел в офицерскую столовую выпить чашку кофе с бисквитами. Вернувшись, я его уже не застал. Я решил, что он пошел прогуляться, – после того как он проделал весь путь по реке от Нам-Диня, снайперы были ему нипочем; он так же не способен был представить себе, что может испытать боль или подвергнуться опасности, как и понять, какую боль он причиняет другим. Однажды – это было несколько месяцев спустя – я вышел из себя и толкнул его в лужу той крови, которую он пролил. Я помню, как он отвернулся, поглядел на свои запачканные ботинки и сказал: «Придется почистить ботинки, прежде чем идти к посланнику». Я знал, что он уже готовит речь словами, взятыми у Йорка Гардинга. И все же он был по-своему человек прямодушный, и не странно ли, что жертвой его прямодушия всегда бывал не он сам, а другие, впрочем, лишь до поры до времени – до той самой ночи под мостом в Дакоу.

Только вернувшись в Сайгон, я узнал, что, пока я пил свой кофе, Пайл уговорил молодого флотского офицера захватить его на десантное судно; после очередного рейса оно высадило его тайком в Нам-Дине. Пайлу повезло, и он вернулся в Ханой со своим отрядом по борьбе с трахомой, за двадцать четыре часа до того, как власти объявили, что дорога перерезана. Когда я добрался, наконец, до Ханоя, он уже уехал на Юг, оставив мне записку у бармена в Доме прессы.