Олег Приходько - Горсть патронов и немного везения

Дом номер четыре стоял в глубине участка, отгороженного высокой металлической решеткой с прямыми пикообразными прутьями. Само здание ампирами не изобиловало — так, серединка на половинку: высокий гранитный фундамент, кирпичные стены в два этажа, гараж в цоколе, деревянная мансарда, черепичная островерхая крыша. Для бедного неплохо, а богатые в таких не живут. Или наоборот.

Остановившись перед калиткой с почтовым ящиком, я вышел из машины и позвонил в звонок.

Перед фасадом чернели аккуратно разлинованные грядки — совсем немного, для первой весенней зелени; справа, слева и позади дома росли сосны, с южной стороны ограду заменяли густо посаженные кусты смородины. За дорогой тянулась лесополоса — редкая, ухоженная, переходящая в песчаный пляж. На противоположном берегу виднелась пристань, от нее как раз отчаливал белоснежный «Метеор». Если бы сюда привезли человека с завязанными глазами, он вряд ли поверил бы, что находится в Белокаменной.

Любопытные, однако, ощущения возникают у человека, когда его рассматривают в щель между занавесками из окна. Почти такое же, как во время обыска: хочется выглядеть не то значительней, не то простодушней, особенно если в кармане не пропуск в Генеральную прокуратуру, а удостоверение частного детектива и ты всегда знаешь, что если тебя пошлют на все четыре стороны, то ты на все четыре и пойдешь — никуда не денешься. А если дело, по которому ты работаешь, еще и не согласовано с органами, которым работать над ним предписано законом, то лучше вообще сказать, что перепутал адрес и не туда попал.

Не успел я сменить шапку Мономаха на шапку-невидимку, как белая дверь с витражным стеклом отворилась, и на высокое крыльцо вышла женщина в элегантном коричневом платье и кремовой вязаной кофте.

— Вам кого? — крикнула она, не успев навести на меня фокус и тем самым подтвердив, что разглядывала меня из окна.

— Матюшин Алексей Петрович здесь проживает?

— Здесь, но его нет дома. А вам он зачем?

Нас разделяло метров тридцать, и, разговаривая с ней, я словно разговаривал со всей улицей. Меня смущало не то, что предстояло назвать Матюшина говном — об этом, надо полагать, его соседи знали и без меня, — а что такая благопристойная с виду женщина с аспидно-черными с проседью волосами, большими карими (а может быть, синими или даже разноцветными) глазами на большеротом скуластом лице, вела себя, как последняя мещанка.

— Видите ли, мэм, — провещал я как можно весомее, — мне предстоит сообщить ему пренеприятнейшее известие. Дело ё том, что тетя господина Матюшина по отцу, мадам Анастасия Балашова, на пятьдесят седьмом году жизни скоропостижно изволили скончаться. — Произнеся последнее слово, я едва заметно покачнулся и ухватился за прутья решетки.

— И это все? — выдержав значительную паузу, удивленно спросила черная женщина.

— А что, разве этого мало? — настала моя очередь удивляться.

Она медленно спустилась с крыльца и направилась ко мне, с каждым шагом серея лицом и одеждой, так, что уж и вовсе нельзя было разобрать ни цвета глаз, ни цвета кожи — сплошная серость. За нею и дом, и лес превратились в черно-белую фотографию.

— Извините, не могу, ли я попросить у вас стаканчик воды? — испугался я за свое состояние прежде, чем понял, что вовсе не глубина перевоплощения стала причиной обесцвечивания пейзажа, а просто на солнце набежала большая черная туча.

— А вы, собственно, кто? — остановившись по ту сторону решетки, как Катюша Маслова на свидании с Нехлюдовым, поинтересовалась она.

— Я агент. Из похоронного бюро.

На ее месте я непременно попросил бы предъявить документы, но она почему-то этого не сделала, а нажала какой-то рычажок в замке, и калитка отворилась. Я последовал за ней, невольно отмечая ладную поступь списанной в тираж балерины и фигуру, к ее сорока бывшую даже ничего.

Мы вошли в дом. Женщина поставила тонкостенный стакан в гнездо в дверце мощного японского холодильника, сработал фотоэлемент, и стакан наполнился ароматным оранжем.

— Большое спасибо.

— Когда она умерла? — поинтересовалась хозяйка. Кажется, предложить мне сесть никто не собирался.

— Неизвестно. Утром в милицию позвонили соседи и сообщили, что она не отвечает на звонки и не отпирает дверь. А так как у нее был инфаркт…

— Значит, она скончалась от инфаркта?

— Не могу вам сказать с определенностью, мэм. Это выяснит следствие.

— Не называйте меня мэм, черт побери! — не стала она скрывать раздражения. — Вы что, долго жили в Америке?