Олег Приходько - Горсть патронов и немного везения

— И загримировать бабушку, да? — зевнул я в трубку.

— Зачем?

— Ну как зачем, Сан Саныч? При концентрации хлорацетофенона два миллиграмма на кубический метр, помимо обильного слезотечения, возникает раздражение кожи лица и шеи. Так что кто-то ей должен был сделать макияж, и я не думаю, чтобы этим визажистом был мужчина. Шерше ля фам — и обрящете.

— Я подробностей не знаю, но здорово придумано, а? Ты бы в жизни не сообразил, юрист заочно необразованный!

По телячьему восторгу, несвойственному полковнику, я понял, что он основательно пьян.

— Да где уж мне. Медсестру нашли?

— Ищут. Ты завтра к Нежиным собираешься?

— Если не приду — считайте коммунистом. Я уже и водки купил. На основе растопленного арктического льда. Называется «Пингвин». — Двор осветили фары легковой машины. Стрелки часов показали десять минут одиннадцатого. — Ладно, Сан Саныч, до завтра, я спать пошел.

— Обои поклеил?

— Ты уже спрашивал. Спокойной ночи!

Классная тачка с обтекаемой мордой и толстым задом остановилась посреди двора. Свет из окон шестого дома отражался в мокрой, надраенной до зеркального блеска поверхности. В Шереметьеве машинами одалживались, как правило, интуристы, так что в качестве сомневаться не приходилось. Цена раза в два выше, чем на Вернадского, ну да мне плевать — Майвин оплатит по квитанции, для него это пустяк.

Я вышел навстречу водителю.

— Вы Столетник Евгений Викторович? — посмотрел он на номер «фисташки», а затем на меня, будто сличал мою физиономию с фотокарточкой в паспорте. — Ваши документы, пожалуйста.

Спокойный, несколько заторможенный мужик в кожаном пиджаке на свежую рубашку и галстуке ответил на мое рукопожатие.

— Я Столетник, — и протянул ему паспорт.

— Машина в порядке?

— Можете проверить.

Он подошел к «фисташке», отворил дверцу…

Мама мия! Я совсем забыл о стороже на заднем сиденье! Сделав пару шагов к новой машине, вдруг услышал крик из старой: водитель «Ависа» едва успел сесть за руль, как Шериф положил ему на плечи обе лапы и рявкнул в самое ухо.

— Фу, Шериф! Фу! Свои! — бросился я на помощь.

Бедолага оказался сердечником, мне пришлось вытаскивать его, обомлевшего, из салона, бежать в «Пежо» за нитроглицерином, а потом минут пять извиняться, успокаивать его, ругать Шерифа. Скандал удалось предотвратить с помощью полтинника — деньги на него, как оказалось, действовали эффективнее нитроглицерина.

Мы оформили документы. Он сел в «фисташку», объехал вокруг дома, убедился, что машина в порядке, и поставил свою подпись в графе «принял».

Модель «Пежо» оказалась мне хорошо знакомой, так что инструктаж отпадал. Удобный салон на пять пассажиров, двести двадцать «лошадок», пять литров на сто километров расход, две трети в баке — я прокатился, убедился в исправности всех систем и подписался в графе «принял». Отстегнув мужику все, что полагалось по тарифу, и сотню сверху, забрал из «фисташки» сумку, «магнум» из-под сиденья и простился с нею, погладив на прощание по теплому капоту.

Водитель уехал. Я разложил все по местам, прогулял Шерифа по двору, впустил его в новую передвижную будку…

…и он проворно вскочил в нее, быть может, узнав знакомую по парижским путешествиям конструкцию.

Машина была синей, во всяком случае, по техпаспорту, агент «Ависа» не ошибся. Я машинально прозвал ее «сапфирой» — по аналогии с одноцветным камнем.

Мы въехали на площадь Павелецкого вокзала, покружили в поисках свободного места. Оно нашлось на охраняемой стоянке, прямо напротив парадного входа; это было и хорошо, и плохо, но я успокоил себя тем, что эту машину никто не знает, и, оставив напарника сторожить, пошел к таксофону.

Чекисты не дремали. На двери приемной УФСБ недаром написано: «Прием граждан круглосуточно». Я там не был, но рассказывали, что двери в кабинеты снабжены табличками: «Стучать здесь».

— Дежурный по Управлению Федеральной службы! — отозвался бодрый голос.

— Сообщение для полковника Кошица, — сказал я. — Интересующие его вещи находятся в автоматической камере хранения на Павелецком. Ячейка 1137. Код К962.

— Повторите!

Я повторил.

— Кто говорит?

— Говорит Москва. Московское время двадцать два часа восемнадцать минут.

Я повесил трубку и направился к лотку с пирожками.

— Пирожки свежие? — поинтересовался у продавщицы с подбитым глазом.

— Очень свежие, съешьте, не пожалеете!

— Если съем, то уже не пожалею, — ответил я, отсчитав деньги.