Конрад Граф - Рэмбо на Сонг-Бо

— Кажется, вы все у меня теперь поспите, — пробормотал начальник. — Вот сейчас придет Нгуйен… — он посмотрел на часы. — А-а, Нгуйен проводил свою милашку и заступил на пост… Кого он сменил?

Никто ему не ответил. Его соседи уже лежали и смотрели в потолок — сон был разбит. Начальник караула стал ждать сменившегося часового, но он не шел.

— Что они теперь там — в кости играют?

И он решил преподать им урок сейчас же, не откладывая до утра. Он затянул потуже пояс, взял автомат, надел фуражку, чтобы выглядеть официально, и вышел наружу.

— Теперь уже не уснешь, — вздохнул сосед начальника слева. Сейчас начнется учение.

Но снаружи стояла тишина. Никто никого не учил, никто не оправдывался, и солдата это удивило.

— Пойду посмотрю, — сказал он товарищу и сонно побрел к выходу.

Солдат проводил его глазами и попытался уснуть. Но сон не приходил, им овладело беспокойство. Что они там делают? И почему не слышно голосов? Солдат приподнял голову и прислушался. Джунгли жили своей привычной жизнью. Вот по вершинам деревьев прошел легкий ветерок, и листва тихо зашелестела, будто перешептываясь. Ему показалось даже, что он услышал тихий сдержанный смех. И тогда он все понял: да ведь эта девушка наверняка привезла с собой из деревни рисовой водки, и теперь Нгуйен угощает тех, кто не спит. Потому-то и не слышно их голосов, что они не хотят будить остальных.

Солдат вскочил и выбежал из хижины. Он упал тут же, не успев ничего сообразить.

Рэмбо откинул циновку и вошел в хижину. У него не было времени ждать, когда проснется последний солдат. Он сел возле него на корточки и ткнул его коленом в бок. Солдат испуганно вскинул голову, посмотрел выпученными от страха глазами на незнакомого человека и тут же упал снова. Рэмбо вытер о его гимнастерку нож и вышел из хижины.

Джек Смит, бывший солдат 3-й армии США, а ныне военнопленный, не смог уснуть — не давала боль. Рана на плече начала гноиться, вокруг нее образовалась красная опухоль с синеватым оттенком, а это ничего хорошего не предвещало. Он даже не мог вспомнить, откуда вдруг появилась эта рана — то ли напоролся в лесу на деревянный шип и сгоряча не заметил этого, то ли укусила какая-нибудь тварь, которых в джунглях не счесть. Рана ныла и горела, и ее больные пульсирующие толчки отдавались во всем теле. Врача в лагере не держали, а санитар из военнопленных мог помочь только советом терпеть да надеяться на собственный организм — лекарств у него не было.

Джек повернулся на своей подстилке из пожухлых банановых листьев и спугнул толстую черную крысу. Она отбежала в сторону и остановилась, повернувшись к нему. Ее морда вытянулась, и острый нос зашевелился — она жадно принюхивалась к запаху гниения. Эти крысы обнаглели и совсем перестали бояться человека. Джек пошарил вокруг себя, чем бы бросить в нее, но ничего не нашел и ударил пяткой по подстилке.

— Пшла, сволочь!..

Крыса лениво повернулась и скрылась под листьями. На них давно уже никто не обращал внимания, как никто не обратил внимания и на ругань Джека. Это было привычно, это никого не затронуло, потому что и крысы, и древесные лягушки, и змеи, и пиявки, и сколопендры входили в эту жизнь так же естественно, как в жизнь нормального человека входит кошка или комнатная собачка. И ругательства были привычными и не вызывали никакой реакции — обходились тремя-четырьмя глаголами, которые от частого употребления стерлись, потускнели и потеряли всякий смысл. Жизнь здесь давно остановилась, как останавливается она на старом отрывном календаре, заброшенном за ненадобностью в пыльный чулан.

Когда Джека и других таких же парней, как он, кинули сюда через два океана и десяток стран защищать жизненные интересы Америки, у него в Штатах оставались мать и невеста. Он теперь уже смутно помнил и ту и другую и не знал, живы ли они. Конечно, живы — все-таки они были дома. А вот его они наверняка давно похоронили. Мать уже выплакала все слезы, а невеста, если повезло, вышла замуж и растит детей. Не его детей. А ему вот не повезло. И войну проиграл, а стало быть, и славой не овеян, и денег не заработал, которые должны были обеспечить его семейное счастье. Джек даже не помнил, а была ли у него самого жизнь, или все, что было прежде, ему привиделось во сне? Ведь бывают фантастические сны, в которых происходит то, что на самом деле и вообразить невозможно.

Но в последнее время он не задумывался над этим. Он вообще ни над чем не задумывался, потому что разучился думать. Здесь это было липшее и могло причинить только боль, которой хватало и без этого. На его долю оставалось лишь одно — гнить заживо и неизвестно сколько ждать своего конца. Если этот конец не приблизит пуля охранника, которому надоест нюхать гниющий у него под носом кусок живого мяса.