Валерий Барбашов - Крестная мать - 2

Однако хорохориться и преувеличивать свои возможности Татьяне позволил, конечно же, коньяк — сложности в проведении аукциона будут, и немалые, от нее в самом деле потребуются определенные усилия для того, чтобы сахарный завод оказался в руках Городецкого, но она т е п е р ь п о с т а р а е т с я!

Городецкий, внимательно наблюдающий за ней, облегченно перевел дух.

— Ну вот, женщина уже порозовела, хмарь с ее лица сошла. Это хороший признак. Можно и расслабиться. А, Таня?

— И чего вы со мной возитесь, Антон Михайлович? — игриво спросила она. — Договорились бы с Суходольским или, вернее всего, с Аркадием, мне бы поручили: надо сделать. И все. Я лицо подчиненное, начальник маленький.

Он засмеялся.

— Маленькие начальники как раз и делают большие дела. В том числе и в бизнесе. Большие люди, как правило, в стороне. Их редко видно или слышно. А что касается вас, Таня… Ну, не будет же Аркадий или Владимир Ефимович с документами моими возиться, на аукционе сидеть. Это все вы должны сделать. За это вам и платим.

— Большое спасибо. Я тронута вашей прямолинейностью.

— Большое пожалуйста. За прямолинейность извините. Лишнего сказал, да. Не обижайтесь. Мы с вами… ну, не совсем трезвые, ладно?

— Ладно, — махнула она рукой. — Наливайте, давайте еще выпьем.

— Ну вот, это другое дело. Гора с плеч.

Они закусили с новых тарелок, только что поданных все тем же расторопным официантом, и Городецкий стал разглагольствовать:

— Вы, Таня, все же побыстрей от той, прошлой своей жизни отходите — я имею в виду внутренне, понимаете? Изгоняйте из себя плебейку. Что было — быльем поросло. В прошлой жизни вы одна были — сейчас другая. Понимаете, о чем я говорю?.. Ну вот, хорошо. Знаю: в России сейчас многие зубами скрипят, реформы и политику ругают. А я вам откровенно скажу: нынешняя политика в России — наша крестная, добрейшая мать! Никогда на Руси такой не было и, боюсь, больше уже не будет. Как только государство окрепнет, станет на ноги… И куда бы мы без такой мамочки, а? — Городецкий ласково похлопал по Татьяниной руке. — Она нас родила, вспоила и вскормила. Конечно, мы — детки уродливые, все в мамашу. Все! — Он хмыкнул. — Ну да ничего, и уродцы на белом свете живут. Ха-ха-ха… Часто даже лучше, чем какие-нибудь умные красавчики, которые только и умеют языком болтать о каком-нибудь патриотизме и борьбе за светлое будущее народа. Да вы вспомните, Таня, времена не совсем уж и далекие — всех нас давили и мучили. Всех! Шаг влево, шаг вправо — стреляем! ГУЛАГ, одним словом. Как тут Солженицыну спасибо не сказать? И вообще всем, кто голову на плаху клал, большевистского этого режима не принимал!.. Слава Всевышнему, что он услышал-таки наши молитвы, послал на российскую землю Горбачева да Ельцина. Мы им золотые памятники должны поставить! Из чистого золота! На родине. Или где они захотят.

— Лучше у них на дачах, — засмеялась Татьяна. — Целей будут.

Засмеялся и Городецкий; потом поднялся, извинился, сказал, что шнурок на ботинке развязался, нужно выйти на минутку.

«Я теперь тоже трижды крестная мать, — думала Татьяна, оставшись одна. — Игоря сначала крестила, потом сама себя на убийство Бизона, сейчас жуликам такого ранга, как Городецкий, дорогу открываю. Я и сама давно уже преступница. Судить нас надо. Стрелять! За взятки, за то, что Россию Ховардам продаем, что родных и близких своих забыли… А они кровь за нашу землю проливали, города и заводы нам строили, о нас думали, о детях: чтоб нам лучше жилось, чтобы нам лучше елось и пилось… Сволочи мы! Все забыли! Сидим, жрем… А деньги-то чьи?.. То-то и оно. А мы все хапаем, тащим, и все нам мало. Квартира есть, машину надо. Потом дачу. Потом виллу возле Сан-Франциско или в Мюнхене, потом сахарный завод в Верхней Журавке… А потом что? Ну что еще можно деньгами сделать? А то: купить состав нефти в Тюмени, перегнать его в Грозный, Дудаеву, потом в Туапсе или Новороссийск и толкнуть за «бугор», тем же туркам. Да кому угодно, покупатели на такое добро всегда найдутся. А потом, если кто помешает этим заняться, можно и войну в Чечне организовать. Пусть Ванечка Морозов едет туда, летит самолетом, пусть убивает таких же, как и он сам, глупых и доверчивых…»

Она вытерла невольно набежавшие слезы, вздохнула. Глянула на часы, сказала вернувшемуся Городецкому, что ей пора ехать на вокзал — до отхода поезда оставался ровно час.

— Спасибо за ужин, Антон Михайлович. Теперь моя очередь угощать вас.

Он весело отмахнулся.