Валерий Барабашов: Крестная мать - 2

Изольда приглушенно, так что слышала одна Татьяна, говорила:

— Тань, ты деньги мои… если что случится… там они, в Придонске, у тебя на квартире… Я их в банке в туалете спрятала. Банка из-под краски, ржавая такая, туда и не заглянет никто… За унитазом…

— Ты что, Лиза? С ума сошла?!

— Ничего не сошла. Сердце — вещун. Убьют меня сегодня, Таня, я это чувствую. Ты слушай, что я тебе говорю: Хеде мои деньги отдай, на нее положи. У меня ведь вообще никого… А девочке учиться надо, ногу лечить.

— Замолчи! — строго прикрикнула на Изольду Татьяна, и Хеда, слышавшая их разговор, схватила Изольду за руку, стала укорять ее дрожащим голоском:

— Ну что вы такое говорите, тетя Лиза! Зачем? Не надо, я боюсь, когда вы так говорите!..

— Хорошо, хорошо, — виновато улыбнулась Изольда. — Извините меня. Это я от страха, наверное. Ум за разум заходит. Прости, маленькая.

В коридоре горел свет, они хорошо видели друг друга и боевиков, которые сидели в разных концах коридора, а передвигались на согнутых ногах, пригибая головы: снайперы по ту сторону окон явно не дремали…

— Господи, пощади нас! — шевелила губами и Татьяна. — Отведи беду. Сколько можно? Зачем тебе наши смерти? Образумь ты тех, кто у власти, кто дал команду стрелять. Найди выход! Он должен быть, он есть!

В пять утра началось.

Громыхнуло вдруг за окнами, и в то же мгновение в одной из палат разорвался то ли снаряд, то ли граната, разворотило угол комнаты — из коридора хорошо это было видно.

Женщины и мужчины в этот раз закричали, уже не сдерживаясь, дико, как животные, бросились плашмя на пол, прикрывая детей телами, одеждой, матрацами.

Татьяна тоже затолкала Хеду под матрац, прилегла сверху. Девочку трясло, она свернулась под матрацем комочком, закрыла голову руками.

Изольда — бледная, с расширенными зрачками, вся напряженная, страшная — также суетилась возле Хеды, подтыкала ей под ноги матрац, приговаривала: «Ничего, ничего… Главное, не поднимай головы… не поднимай, маленькая…»

Лупили теперь по больнице страшно: из гранатометов, из пушек БМП, автоматов и снайперских винтовок. Казалось, там, за стеной, какие-то сумасшедшие начальники приняли решение и отдали своим солдатам команду — уничтожить в больнице все живое. Огонь был плотный, беспрерывный, ожесточенный. Грохот боя и вой заложников смешались, трудно было бы сейчас сказать, что громче: живой человеческий голос или автомат — столько было предсмертного отчаяния и в криках женщин, и в очередях боевиков. Конечно, все эти люди чувствовали себя на краю могилы… Не дай Бог это пережить!

— К окнам!.. Становитесь к окнам! — раздалась вдруг команда. Двое-трое боевиков, по-прежнему пригибаясь, бегали по коридору, тыкали дулами автоматов в лежащих на полу заложников. — Кричите своим, чтобы перестали стрелять. Ну! Поднимайтесь!

Досталось в бок и Татьяне. Ойкнув от неожиданности, она встала, торопливо сказала Хеде:

— Лежи, доченька, не вставай. Притворись, что не можешь встать, поняла?

Изольда с каким-то седым мужчиной в больничной пижаме стояла у окна, махала простыней, кричала что было сил:

— Не стреляйте, родненькие! Не стреляйте! Что же вы в нас-то палите!

И у других окон стояли женщины и мужчины, тоже махали простынями, кричали на весь белый свет, взывая ко всему миру — ведь весь мир видел, знал теперь о горе, которое обрушилось на Россию, видел ее слезы и кровь, позор и унижение.

— Не стреляйте! Переговоры! Не стреляйте! — кричали заложники, протягивая руки к городу, к серому утру, к таким же людям, как и они сами, а в ответ им неслась беспощадная, бессмысленная СМЕРТЬ.

Пуля попала мужчине в глаз, вырвала часть черепа, кровь и мозг забрызгали Изольду, и она в ужасе выронила простыню. Мужчина тяжко осел у оконного проема, а вслед за ним упала, взмахнув руками, и Изольда — пуля попала ей точно в лоб.

Татьяна бросилась к ней с криком: «Лиза-а-а!», попыталась было помочь — может быть, ранена, может быть, жива…

Хеда услышала ее жуткий крик, отбросила матрац, увидела страшную картину — трупы, кровь, склоненную над Изольдой Татьяну, бросилась к ней, забилась в истерическом плаче:

— Мама-а… Мамочка-а-а! Я бою-у-сь! Спаси меня, мамочка-а! Я не хочу умирать! Я еще маленькая!

Татьяна схватила ее в объятия, прижала к себе, гладила по голове и плечам, говорила, рыдая:

— Доченька, не надо, милая, успокойся. Не надо так кричать! Ты только не высовывайся в окно, не надо, маленькая.

— К окну! Становись к окну! — бегали по коридору и орали боевики (их было двое), а остальные предательски прятались за спинами женщин, палили из пулеметов и автоматов, матерились на чем свет стоит, что-то кричали друг другу, прятались от пуль в простенках, снова стреляли…