Фредерик Дар - У кошечек нежная шкурка

Я сердечно приветствую его:

— О, господин Бозембо, как поживаете?

Обведя свои губищи толстым, как подошва, языком, он выдавливает из себя на скверном французском:

— Э-э, да ты шутник? Не люблю я шутников… Артур, ведите его в гостиную.

И вот мы уже в интимной обстановочке. Как и все бельгийские гостиные, эта отделана весьма недурно. Бельгийцы, они вообще жить умеют: тачки у них у всех под стать пароходу, а две трети импорта нашего бургундского приходится на их маленькую дружественную нам страну. Немцы, столь наглым образом навязавшие мне свое общество, похоже, устроились здесь, как кукушки в пустом гнезде, предварительно немного поразвлекшись выжиганием по шкуре предыдущих владельцев.

Посреди гостиной возвышается великолепная фисгармония, за которой сидит какой-то педик и знай себе наяривает старинный церковный гимн.

— Эй, если вы меня сюда на вечерню пригласили, то незачем было бензин тратить, я бы и в городе в церквушку забежал…

Мистер Горилла вдруг нахмуривает свои шваброобразные брови и говорит:

— Я где-то видел этого человека!

Любезно отвечаю ему, что и я его уже видел, было это в Венсеннском зоопарке, я даже бросил ему несколько земляных орехов.

Он не унимается:

— Как ваше имя?

— Христофор Колумб!

Артур, не выдержав, отвешивает мне увесистую затрещину по кумполу, и не будь у меня крыша из хромированного никеля, висеть моим мозгам вокруг на книжках. А так я еще успеваю сделать, пошатываясь, пару шагов и рухнуть в подвернувшееся кресло.

Олух за клавикордами продолжает лабать свои песнопения, налегая на педали так, будто готовится к гонке «Тур де Франс».

— Я все-таки где-то видел ваше фото, — продолжает бубнить Бозембо, — во французской газете, прямо перед войной… Или раньше?..

Внезапно он хлопает себя по лбу:

— Ну конечно! Дело об ампуле, комиссар Сан-Антонио, так? Ну и задали же вы нам тогда работенку, наши так и не успели вас убрать…

И он улыбается, нежно глядя на меня:

— Надеюсь, эта небольшая ошибка будет исправлена в самом ближайшем будущем.

При этих словах парень за фисгармонией берет последний аккорд, быстро оборачивается, и я вижу, что он, в отличие от остальных, шпаной не выглядит. А насчет педика, так это я обманулся его светлой шевелюрой и более чем хрупким сложением. По его виду, по выражению лица сразу понимаешь, что это важная птица. Физиономия у него — ну прямо альпийские снега, голубые глаза — ледяные, как горные реки, а губы так тонки, что рот походит на простую морщину. Элегантен, почти красив… В общем, занятный тип.

Он не спеша встает и подходит ко мне — вылитая кошка! Шайка почтительно замолкает, и я просекаю, что самый главный шеф здесь — он. Во внезапно наступившей тишине я как никогда остро чувствую, что если сейчас не произойдет чуда, рассвет я буду встречать уже в гостях у Святого Петра.

Музыкант засовывает руку мне под куртку и извлекает «Люгер» на свет божий. Судя по холодному тону, каким он бросает несколько слов своим корешам, понятно, что им вставляют пистон — пушки надо вовремя вытаскивать! Еще прохладнее он обращается ко мне:

— Эти господа недооценили вас, комиссар, и даже не сочли нужным разоружить.

И, выдержав короткую паузу:

— Итак, путешествуем по Бельгии?

— Как видите…

— Вояж, разумеется, организован Лондоном?

— Как вы догадались?!

— А я много слышал о вас, комиссар…

Я склоняю голову:

— О-о, вы мне льстите.

— Положим, не льщу, а отдаю должное… Вы здесь со спецзаданием?

Тема беседы становится скользкой, и я молчу.

— Молчание — знак согласия, — продолжает он, — а коли у вас есть задание, есть, стало быть, и люди, находящиеся с вами в контакте. Нам было бы чрезвычайно любопытно с ними познакомиться.

Терять мне нечего, и я решаю взять его на понт:

— Послушай, дружище, не стирай себе зря язык. Ты ведь сам сказал, что обо мне наслышан, а значит, должен знать, что я тебе ничего не скажу. Конечно, вы можете проделать со мной все эти ваши штучки — пожалуйста, если вам, как и большинству ваших коллег, нечем больше заняться. Но предупреждаю вас — так, чисто по-дружески, — что это вам ничего не даст… Все, на этом я замолкаю!

«Музыкант» задумчиво вытаскивает из внутреннего кармана пиджака великолепный портсигар и ровными, размеренными движениями закуривает сигарету. Я уже представляю, что он, как водится в плохих фильмах, предложит и мне, и улыбаюсь. Но он все так же неторопливо, даже не взглянув на меня, засовывает портсигар обратно. Вот так облом!