Говард Хайнс - Последний бойскаут

Чмоканье рыжей тем временем перешло в жадное чавканье, она словно бы пыталась целиком заглотить доставшееся ей орудие, и Джимми почувствовал, что может не выдержать и разразиться раньше времени. Он куснул клитор белокурой — та взвизгнула от боли и взмыла чуть вверх, и Джимми мощным сдвоенным хлопком по пышным ягодицам отпасовал ее тело к изголовью постели. Она кувыркнулась через него — и тогда Джимми схватил рыжую за разлохмаченные кудри и дернул к себе. На мгновение фаллос освободился — но только на мгновение, потому что Джимми тут же насадил на него рыжую, разведя ее ноги широко в стороны. Она запрыгала на его черном теле, как толстенькая белочка, и ее упругие ляжки смачно шлепали о его чресла. Джимми стиснул лапищами полные груди, мотавшиеся вверх-вниз, и принялся мять их — так месит гончар податливую глину, доводя ее до надлежащего состояния. Темные пальцы свободно погружались в белоснежную плоть, и Джимми въяве почудилось, будто бы он лепит нечто из этого материала. Нечто приняло в его воображении очертания Кубка футбольной лиги — ему приходилось держать его в руках два сезона назад, когда «Лос-Анджелесские жеребцы» стали чемпионами.

А рыжая наездница плясала на нем верхом, запрокинув голову донельзя — казалось, сейчас хрустнут шейные позвонки, и из горла ее доносился сдавленный отрывистый клекот в такт оголтелой пляске. На секунду Джимми почувствовал неодолимое желание заломить ей голову еще дальше — так, чтобы затылок уткнулся между лопаток. Неодолимое страшное желание, посещавшее Джимми каждый раз, когда он имел дело с белой женщиной в такой позе: он не мог долго стерпеть, чтобы та находилась сверху, доминировала над ним. В такие мгновенья в нем закипала гневная кровь многих и многих его предков, черных рабов, которыми помыкали белые господа. И сейчас, когда очередная белокожая шлюха вздымалась над Джимми, он начинал чувствовать, как набухает в нем ослепляющая ярость. Словно бы какой-то лютый безжалостный зверь принимался рваться из него наружу — и требовалось трезвое волевое усилие, чтобы не выпустить на свободу это чудовище, способное на самое страшное, кровавое. Оттого, вероятно, так и любили его белые женщины, что ощущали в нем инстинктивно эту дикую страсть к запредельному насилию. Ведь в глубине каждой из них живет желание отдаться до конца, абсолютно — и быть растерзанной на куски в постели.

Джимми резко толкнул рыжую в грудь — так, что та опрокинулась на спину, соскочив с разъяренного члена-гиганта, и тут же он подмял ее под себя, разнеженную и трепещущую, и вколотил свое алчное орудие мести в нежную горячую пещеру. Мести — да, именно мести, потому что, овладевая этим белоснежным телом, он словно бы мстил за все унижения всех своих братьев по расе. Он презирал красоту, которой овладевал намеренно грубо и неистово, словно стремясь размазать по простыням покоренное тело, превратить его в бесформенную чавкающую кашу.

Распаленная его похотливым порывом рыжая скрежетала зубами и отрывисто вскрикивала:

— О!.. Ты!.. Ты!.. Гигант мой! Мой колосс!.. Ах… Еще… Еще!.. Ещ-ще-о!!!

Ее искаженное лицо металось по простыне из стороны в сторону, рыжие волосы хлестали по щекам, глаза закатились. Распаленный Джимми отвесил ей пару звонких оплеух — и почувствовал, как упругий стан выгнулся под ним дугою.

— Да! Да!.. Еще!.. — застонала она.

Джимми резко заломил ее ноги вверх — так, что пятки теперь терлись об уши, а круп округло выпятился, — и заработал с новой силой.

— Больно… О-о… — сдавленно прохрипела его жертва.

Но эта жалоба только еще больше разъярила Джимми, он хлестнул ладонями по жарким ляжкам и сделал такой бешеный толчок, словно хотел вывернуть наизнанку завязанное в узел тело. Жалобный стон был ему ответом, мольба о пощаде мешалась в нем с наслаждением.

Вдруг он ощутил навалившуюся на спину мягкую тяжесть. Это белокурая, заскучав в сторонке, обняла его сверху и принялась грызть мощную шею, плечи, лопатки. Джимми небрежно отшвырнул ее одним движением локтя, лягнув вдобавок пяткой в живот. Белокурая жалобно скульнула, но Джимми тут же сделал джентльменский жест, а именно: засунул большой палец своей правой ноги ей в вагину и принялся активно шерудить там. Девица мигом забыла про обиду, о чем можно было судить по ее радостным повизгиваниям.

Тем временем рыжая под ним успела кончить, вся разом обмякнув, и игрушке Джимми стало слишком просторно в раздолбанной вульве. Сграбастав рыжую, он развернул ее, поставил на колени и направил свой блестящий скользкий член с набухшей фиолетовой головкой меж пышных ягодиц. Рыжая заверещала, но было поздно: Джимми уже вошел в нее сзади и забился в новом танце. Зад рыжей упруго амортизировал — и Джимми напирал все сильнее, словно пытаясь расколоть его надвое.