Говард Хайнс - Последний бойскаут

Он машинально набрал домашний номер. Было занято. Болтает, наверное, со своим Томми. Что за Томми, а может быть, уже не Томми, а Джерри, — у них это быстро происходит.

Или Сара в его отсутствие решила развлечься и треплется с какой-нибудь подружкой о том, какие мужчины ужасные. Тоска. Прав Майк, ничего тут не посоветуешь, сам себе ничего не можешь посоветовать. А к Меджусу приехать надо часика через три, не раньше, — чтобы тот не возомнил о себе невесть что. А пока что делать?

Джо полистал записную книжку. Пожалуй, стоит заехать к Джилли, тем более, что живет она совсем рядом. У Джилли, однако, тоже было занято.

Джо послонялся по кабинету, подошел к зеркалу. Видок тот еще — набрякшие фиолетовые мешки под глазами, мятая-перемятая рубаха — и рожа такая же. Сейчас бы завалиться на чистые простыни да поспать часиков пять-шесть — все как рукой бы сняло.

Он потер ломивший висок и снова набрал номер дома. Теперь там никто не отвечал. Он еще раз на всякий случай заглянул в холодильник — тот был пуст.

А что — может быть, действительно двинуть домой? Что Сара скажет — наплевать, испортить настроение ему сейчас сложновато — и так хуже некуда. Зато дочка, должно быть, обрадуется — сколько уж не виделись…

Опять зазвонил телефон. Джо снял трубку — что там еще Меджусу понадобилось?

— Это Джозеф Ханбек? — заверещал старушечий голос в трубке. — Вы знаете, у меня пропала морская свинка! А моя соседка, миссис Перкинсон, посоветовала обратиться к вам. Пумси — он такой беленький с коричневым, хвостик розовый, а глазки…

— Вы меня извините, — с плохо скрываемым злорадством оборвал ее Джо, — но, видимо, ваша соседка немного ошиблась. Я — частный детектив, а не специалист по розыску морских свинок. И потом, я сейчас очень занят. И меньше всего на свете меня интересует ваша Бамси.

— Пумси, — пролепетала старушка.

— Или Пумси, — охотно согласился Джо и с наслаждением повесил трубку.

Ладно: домой — так домой.

Джо вышел из офиса. Улица была пустынна. Все ее обитатели забились от жары в свои конурки и берлоги и опустили жалюзи. Казалось, на этой улице вообще никогда никто не жил, кроме двух лохматых дворняг, устало вываливших языки и тяжело дышавших в блеклой тени чахлого ясеня.

Однако, подойдя ближе к «плимуту», Джо понял, что его мысли о необитаемости улицы были глубоко ошибочны. Лобовое стекло было вымазано грязью, а на левом крыле ею же написано: «ублюдок».

Джо сел в машину и с минуту смотрел на испачканное стекло. Сидеть бы так вечность, закрывшись от всех, никого не видя, и чтобы тебя никто не видел. А на крыле пусть красуется надпись «ублюдок». Но это означает — сдаться. Отдать себя на растерзание этому паршивому миру, где даже глупую девчонку из стриптиз-бара, никогда не сделавшую ничего плохого, могут урыть ни за что, ни про что.

Он включил «дворники», стер заскорузлой тряпкой надпись с автомобиля и посмотрел в зеркальце заднего вида. Усталая небритая физиономия. Только так и заявляться в родимый дом — уже полузабытый, но еще не потерянный.

— Тебя никто не любит, — процедил Джо сквозь зубы, обращаясь к самому себе. — Тебя все ненавидят. Но в итоге именно они, а не ты, окажутся проигравшими. Так улыбнись, ублюдок!

Он крепко взялся за руль и улыбнулся.

Сотня Крестителей шарахнулась бы от такой улыбки.

Джимми вышел из коттеджа и с удовольствием подставил лицо яркому солнцу. На славу сегодня погодка, что уж там и говорить.

Здесь, на базе отдыха клуба «Лос-Анджелесские жеребцы», были все условия для того, чтобы иметь возможность хорошенько оттянуться на следующий день после матча. Несколько уютных коттеджей в окружении тенистой зелени, бассейны, теннисные корты, кегельбан, бары, дансинг — гуляй, игрок, развеивайся на всю катушку. Выпивка в барах, понятно, платная, однако девиц оплачивал клуб — и неплохо, надо сказать, оплачивал, если судить по их усердию. И девочек подбирали отменных, на все вкусы — президент клуба Марком лично занимался этим вопросом и всех кандидаток пропускал через собственную постель, дабы убедиться самому, что его парням гарантированы качественные партнерши. Большой подонок этот Сэм Марком, но в девочках неплохо, видать, разбирается. Господи, да кто в них не разбирается-то — в этом деле мы все крупнейшие специалисты, во всяком случае, на словах…

Джимми усмехнулся и сплюнул. Чертов Марком, сколько же крови попортил, подонок. Он на словах только добряк такой: «мои доблестные парни», «мои великолепные «жеребцы»… А на деле — кровь пьет и все соки готов выдавить, а потом вышвыривает человека безжалостно и равнодушно, словно пустой пакет из-под чипсов. И так подло мы сами устроены, что когда такое приключается с другим — делаем вид, что ничего особенного не произошло: не повезло, мол, парню. Своя-то рубашка ближе к телу. А когда до тебя самого доходит черед, то ситуация уже совсем в другом свете видится, воспринимается остро и болезненно. И смотришь на лица бывших товарищей по команде, с которыми на поле всегда были плечом к плечу и, казалось, глотку готовы были порвать друг за друга, — и наталкиваешься на равнодушные взгляды: всем ты, оказывается, по барабану, никто в твоей судьбе участвовать не хочет — и даже простого слова сочувствия не дождешься. Жестокий мир, жестокие сердца. И обижаться ведь не приходится: ты ведь и сам себя так же вел в свое время, такой же был свиньей. Так что принимай как должное то, что бывшие дружки смотрят на тебя как на отщепенца, на изгоя, на неудачника.