Ричард Сэпир - Белые рабыни

– О'кей, – сказала она. – Ждите здесь. Я припрячу две сотни и сразу вернусь.

Батлер кивнул. Он не поверил бы проститутке, если бы специально не продемонстрировал ей содержимое своего бумажника. Сейчас он был уверен, что ее куриные мозги усиленно работают над тем, как вытянуть из него больше обещанных четырех сотен. Отдав две сотни своему сутенеру, она тут же вернется назад.

Действительно, через три минуты она снова скользнула на соседнее сиденье и обвила руками его шею.

– Меня зовут Тельма, – сказала она, – а тебя?

– Симон, – ответил он. – Хата у меня есть. – Он захлопнул дверь, и они тронулись с места.

Через десять минут они уже были в комнате Батлера в мотеле. Еще через двадцать минут она, связанная, с кляпом во рту, одурманенная хлороформом, лежала на полу за кроватью – невидимая из окна и достаточно далеко от телефона. Последняя предосторожность была явно излишней, поскольку она отключилась на всю оставшуюся часть ночи.

Прежде чем уйти, Батлер еще раз посмотрел на нее и остался вполне доволен. Рост – подходящий. Цвет волос – почти такой, как надо. Нельзя сказать, чтобы все было безукоризненно. Вряд ли можно будет дурачить людей слишком долго, но пока и эта сойдет. Во всяком случае, годится, чтобы выиграть время.

Удовлетворенно посвистывая, он выбрался из духоты городских улиц и оказался на дороге среди мелькающих по сторонам холмов, известных лисьими охотами, земли Вирджинии – богатой на богатых сукиных сынов.

Батлер проехал по этой дороге трижды, прежде чем нашел, наконец, поворот к вьющейся дорожке, ведущей к поместью Батлеров. Выключив фары и габаритные огни, он посидел немного в темноте и вскоре смог различить очертания главного здания, возвышающегося на самой вершине холма, примерно в двухстах ярдах от дороги. Он решил не рисковать и не подъезжать слишком близко к дому, так как не исключено, что там могли быть установлены охранные сигнальные устройства. Медленно проехав еще сотню ярдов, он обнаружил удобный съезд с дороги и свернул под нависшие ветви густых деревьев парка.

Батлер закрыл машину, проверил карманы, убедился, что взял все необходимое, и направился прямо по аккуратно подстриженным лужайкам батлеровского поместья к дому на холме, придерживаясь тенистых посадок на северной стороне.

На ходу он бросил взгляд на светящийся циферблат часов. Можно, пожалуй, и ускорить шаг, хотя время еще есть.

От травы исходила влажная прохлада, и он вдруг вообразил себя босоногим мальчишкой, одетым в какой-то обезьяний костюмчик и семенящим к беседке с напитками для своего хозяина. Когда это было? И когда он научился так ненавидеть?

Он бежал трусцой, его большое сильное тело двигалось свободно и легко, как когда-то на покрытых травой футбольных полях, когда он выступал в этой громадной клетке под открытым небом, для белых зрителей, которым посчастливилось заиметь друга, доставшего абонемент на очередной сезон.

Не важно, когда он начал ненавидеть. Он ненавидел – и все, но потом, он вспомнил: Кинг-Конг. Вот когда это началось.

После очередного ожесточенного спора со своей сестрой, он тогда выскочил ночью на улицу, долго бродил по Нью-Йорку и каким-то образом оказался на бесплатной лекции о расизме в Новой школе социальных исследований.

Лектором был один из той кочующей банды ничему не учащих учителей, которые умудряются порой сделать одно любопытное, пусть даже и не бесспорное заявление, попадают в заголовки газет, а потом лет двадцать обсасывают его, выступая с платными лекциями в студенческих городках. Лектор говорил о расизме в кино, делая малообоснованные выводы из второстепенных фактов и срывая все более громкие аплодисменты, находившихся в аудитории двухсот человек, в основном белых.

Затем в зале погасили свет, и на экране замелькали отдельные кадры из старого классического фильма о Кинг-Конге. За отведенные на это пять минут, зрителям было показано, как эта гигантская обезьяна терроризировала Фей Рей в джунглях, как забралась потом на Эмпайр Стейт Билдинг и, держа девушку в своей огромной ладони, стояла там, на самом верху, до тех пор, пока не была расстреляна истребителями.

Докладчик сопровождал показ фильма такими комментариями, будто старался подравнять под темень в аудитории отсутствие света в собственных рассуждениях.

«Кинг-Конг», говорил он, тонко завуалированная атака белых кинематографистов на сексуальность черных. Плотоядное выражение, с каким Кинг-Конг смотрит на белую девушку, держа со в своей черной руке; его отчаянные, неистовые, без раздумий и колебаний, поиски Фей Рей, как бы подтверждавшие мифическое вожделение черных мужчин к белым женщинам; дешевая по замыслу концовка фильма с Кинг-Конгом, погибающим, прижимаясь к фаллическому символу – башне здания; концовка, как бы провозглашающая, что поднятый в эрекции фаллос черного несет ему гибель, – все это было приведено докладчиком в качестве доказательств правильности своих утверждений.