Джек Хиггинс: День расплаты

Банк, к сожалению, был закрыт, поэтому мне пришлось поехать в мой хорошенький маленький домик на окраине и откопать в углу сада, у цистерны, крохотный стальной сейф, в котором были отложены на черный день пять тысяч долларов шальных денег.

Когда я тронулся обратно в город, со стороны дворца послышался треск пулеметных очередей, что подтверждало: мои мыслительные способности не пострадали в Рубате, несмотря на жару и обстановку всеобщего загнивания.

По пути в гавань я заскочил в полицейское управление и обнаружил, ничуть не удивившись, что там нет ни души, не считая Мейера, которого, открыв дверь, я увидел стоящим у окна камеры и прислушивающимся к звукам перестрелки.

Он быстро обернулся ко мне, и на его лице появилось явное облегчение, когда он увидел, кто вошел.

— Это Гамаль? — встревоженно спросил он.

— Он не из тех, кто ждет у моря погоды. Чуть что — хватается за пистолет. А вы неважно выглядите. Предлагаю вам долгое морское путешествие.

Он чуть не выпрыгнул из самого себя от желания проскочить вслед за мною в дверь.

Когда мы выходили на катере из гавани, в жарком послеполуденном воздухе над дворцом поднимались черные столбы дыма. Стоя возле меня в рубке, Мейер качал головой и вздыхал.

— В каком ненадежном мире мы живем, мой друг! — А потом, будто сразу забыв о случившемся, спросил: — Это хороший катер? Мы сможем на нем добраться до Джибути?

— Запросто.

— Отлично. У меня там первоклассные связи. Мы даже можем продать катер. Будет небольшая компенсация за мои потери, а потом у меня есть маленькое дельце в Республике Сомали, и вы могли бы мне помочь.

— Что за дело?

— Две тысячи фунтов стерлингов в месяц, — спокойно ответил он.

Этого было достаточно, чтобы любому заткнуть рот. Он достал из кармана маленький кассетный магнитофон, поставил его на столик для карт и включил.

Зазвучали звуки оркестра, в которых сразу можно было узнать ностальгические нотки тридцатых годов, а певец, который вступил через несколько минут, заверил меня, что «Каждый день — счастливый день». На лице Мейера, когда он слушал, отразилась полная безмятежность.

Я спросил:

— Кто это, черт побери?

— Эл Боули, — просто ответил он. — Лучшее из всего, что было.

Так странно началась наша крепкая дружба.

Я вспоминал об этой первой встрече, когда шел к оружейному складу Мейера, на следующее утро после того, как вернулся в Англию из Греции, — благодаря любезности Фергюсона и транспортной команды Королевских военно-воздушных сил. Цель моего визита была совершенно очевидна.

Когда я открыл маленькую скрытую калитку главных ворот и вошел внутрь, голос Эла Боули таинственно прозвучал из полутьмы, чтобы сообщить мне, что «Все мое — твое».

Трудно себе представить, но на одном только складе Мейер собрал буквально все, что имело касательство к оружейному делу. Для меня всегда оставалось тайной, как мог он ладить с инспекторами пожарной службы, когда у него временами скапливалось столько взрывчатки, что ею можно было разнести в пыль половину Лондона.

— Мейер, где вы? — крикнул я, озадаченный отсутствием персонала.

Я шел по темному проходу между двумя рядами шкафов, набитых коробками с патронами 303-го калибра и зарядами для гранатометов. Дальше шла стальная лестница, которая вела на площадку наверху, там тоже были шкафы и рядами стояли старые винтовки «энфилд».

Эл Боули затих, и у перил появился сам Мейер.

— Кто там?

У него был такой затравленный вид, словно он вот-вот ожидал появления гестапо, что когда-то, во времена его юности, вполне могло случиться. Он носил те же очки в стальной оправе, что и при первой нашей встрече; помятый синий костюм также был вполне в его обычном вкусе.

— Саймон, — воскликнул он. — Это вы?

И начал спускаться по лестнице. Я спросил его:

— Где ваши служащие?

— Я дал им свободный день. Подумал, так будет лучше, когда мне позвонил Фергюсон. А где он сам, кстати?

— Скоро будет.

Он снял очки, тщательно их протер, снова надел и придирчиво осмотрел меня.

— Они там не очень мучили вас?

— На Скартосе? — Я покачал головой. — Хватило и того, что я там был. Как ваш бизнес?

Он развел руками в непередаваемом жесте и двинулся к офису на другой конец склада.

— Что я могу сказать? Мир день ото дня становится все более жестоким.

Мы зашли в тесный захламленный кабинет; он извлек бутылку самого дрянного английского шерри и плеснул в стаканы по паре глотков. На вкус это было что-то вроде сладкой олифы, но я все же мужественно выпил.