Джек Хиггинс - День расплаты

— Поймите, я сделал с ним то, что он сделал бы со мной. Цель терроризма — устрашать, это любимое выражение Майкла Кол-линза, но первым сказал это Ленин, и эти слова написаны на первых страницах всех коммунистических руководств по ведению борьбы. Бороться с огнем можно только с помощью огня.

— И вы разрушили свою жизнь, — сказала она с какими-то странными, злыми и неспокойными нотками в голосе. — Вы дурак, вы же все погубили. Карьеру, репутацию — ради чего?

— Я сделал то, что должно. Малайя, Кения, Кипр, Аден. Я это видел и не мог больше выносить, что невинных людей убивали, оправдывая убийства именем революции. Когда я закончил то дело, в Кота-Бару больше не было ночных ужасов. И никто больше не истязал молодых девочек. Ей-богу, когда-нибудь мне это зачтется. — Я сам удивился, что мой голос звучит прочувствованно, а руки дрожат. Поднялся и подтолкнул ее вперед: — Вы хотели взять штурвал. Вот он. Держитесь на курсе и разбудите меня в три часа. Или как только погода изменится.

Она схватила меня за рукав:

— Я очень сожалею, Воген. В самом деле.

И я сказал: «Ты уже давно живешь на свете, все прошел и все познал».

Может, я говорил все это про себя, когда спускался по трапу. Если повторять много раз, то когда-нибудь поверишь.

Я поспал на одном из диванчиков в салоне, и, когда проснулся, было уже почти три часа. Бинни громко храпел в кормовой каюте. Я заглянул туда и увидел, что он пластом лежит на спине, с расстегнутым воротником и распущенным галстуком. Рот его был приоткрыт. Я оставил его в этом положении и пошел к трапу.

Море по-прежнему было бурным, и, когда я вышел на качающуюся палубу и открыл дверь в рубку, мне прямо в лицо угодила струя холодной воды. Нора Мэрфи стояла за штурвалом, в свете лампочки компаса ее лицо казалось совсем бесплотным.

— Как дела? — спросил я.

— Отлично. Только за последние полчаса волнение будто бы усилилось.

Я выглянул наружу.

— Похоже, погода становится хуже, как часто бывает перед улучшением. Я стану за штурвал.

Она пропустила меня, и когда мы протискивались, чтобы разойтись, ее тело близко коснулось моего.

— Думаю, что теперь не смогу заснуть, даже если бы очень захотела.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда вскипятите чаю и возвращайтесь. Здесь могут случиться интересные вещи. И проверьте по радио прогноз погоды.

Я увеличил скорость, стараясь уйти от восточных шквалов, но волны становились все круче, и «Кетлин» сильно раскачивало с борта на борт. Видимость была ужасная, полная тьма окутывала все кругом, если не считать легкого свечения моря. Нора Мэрфи, казалось, не спешила, вернувшись, принесла еще сандвичей с беконом и чаю.

— Прогноз не так уж плох, — сказала она. — Ветер стихает, временами дождевые шквалы.

— Что еще?

— Местами перед рассветом туман, но, по-моему, не о чем беспокоиться.

Я взял сандвич.

— Как там парень, жив?

Я понял, что ей не понравился вопрос, но она сдержалась и передала мне кружку с чаем.

— Он сейчас сидит в салоне. Я дала ему чаю, кое с чем. Он будет в полном порядке.

— Будем надеяться. Он может понадобиться.

Она ответила:

— Позвольте мне рассказать вам кое-что о Бинни Галлахере, майор Воген. Во время восстания в Белфасте в августе 1969 года оранжистские формирования под руководством спецотрядов "В" могли бы до основания сжечь Фоллс-роуд и выгнать оттуда всех жителей-католиков или даже сделать что-нибудь похуже. Это было предотвращено горсткой людей, которые вышли на улицы под руководством самого Майкла Корка.

— Снова этот Коротышка? Бинни был одним из его людей?

— Вас это удивляет?

— Конечно. Они сделали хорошую работу в ту ночь. Проявили большую хитрость, как сказала бы моя матушка. Бинни был одним из них. Ему тогда едва стукнуло шестнадцать лет.

— Он был там у своей тетушки. Она дала ему старый револьвер, военный сувенир покойного мужа, и Бинни отправился на поиски Коротышки. Нашел и сражался плечом к плечу с ним во время той ужасной ночи. С тех пор он стал его тенью. Самым доверенным адъютантом.

— Что объясняет, почему он так охраняет племянницу великого человека.

Она прикурила пару сигарет и передала одну мне.

— Как могло случиться, что американка ввязалась во все это дело? — спросил я.

— Все довольно просто. Мой отец в общей сложности отсидел в английских тюрьмах семнадцать лет. Мне было тринадцать, когда его отпустили в последний раз, и он эмигрировал в Штаты к моему дяде Майклу. Новая жизнь, так мы думали. Но было слишком поздно для отца. Он болел, когда его освободили, и умер через три года.