— Очень любезно с вашей стороны.
— В некотором роде я чувствовала, что мы никогда по-настоящему не понимали друг друга, и сожалею об этом.
— Так и есть. Во всех отношениях. Я понимаю, вы собираетесь остаться здесь?
— Совершенно верно. Скоро и другие прибудут из Америки, чтобы присоединиться ко мне.
— И снова поехать туда же, вверх по реке?
— Именно так.
— А почему бы вам не оставить их в покое? — спросил я. — Почему никто не хочет оставить их в покое? Они не нуждаются в нас — ни в одном из нас — и в том, что мы можем им предложить.
— Не думаю, что вы все хорошо сознаете.
До меня вдруг дошло, что просто теряю с ней время.
— Тогда я рад, что не сознаю, сестра.
И в самый последний момент нашей встречи мне вдруг показалось, что я на самом деле понял ее. У нее было что-то совсем другое во взгляде, что-то неопределимое, а может быть, просто я принимал желаемое за действительное. Она повернулась и ушла.
Я смотрел, как она спускается по ступеням лестницы к очереди извозчиков, которые дремали под жгучим солнцем. Вроде бы ничего не изменилось, и в то же время все стало другим.
Больше я ее никогда не видел.
* * *
Я стоял у кормовых поручней парохода. Прошло уже полчаса, как мы отошли от Манауса. И тут я вспомнил про письма. Как раз когда читал письмо от командующего военно-воздушными силами, меня отыскал Менни:
— Что-нибудь интересное?
— Меня переводят на действительную службу. Должен был явиться уже два месяца назад. Письмо ходит за мной еще с тех пор, когда я работал в Перу.
— Да? — Он печально покачал головой. — Новости из Европы, кажется, становятся с каждым днем все хуже и хуже.
— Одно только ясно, — ответил я. — Они стараются собрать пилотов домой. Всех, кого могут.
— Мне тоже так кажется. А что там в Белеме? Обратитесь ли вы к своему консулу за разрешением проехать домой?
Я покачал головой, потом вынул маленький матерчатый мешочек, который дал мне Авила в церкви миссии Санта-Елена, и подал ему. Он открыл его и высыпал на ладонь дюжину необработанных довольно крупных алмазов.
— Прощальный подарок Авилы. Я знаю, что это незаконно, но за них в Белеме можно получить без хлопот две или даже три тысячи фунтов. Половина — ваша, и мы едем домой с комфортом.
Он положил алмазы обратно в мешочек.
— Как странно. Жить так, как жил он, и умереть таким отважным человеком!
Я подумал, что он будет продолжать и затронет то, что осталось недосказанным между нами, но все получилось иначе.
— Мне надо написать письмо. Увидимся позже. — Он потрепал меня по руке и ушел прочь.
* * *
Я не слышал, как она подошла, но почувствовал ее присутствие за своей спиной.
— Я только что говорила с капитаном. Он сообщил, что на следующий день после нашего прихода из Белема отходит судно в Нью-Йорк.
— Хорошо, — кивнул я. — Вы еще успеете слетать в Калифорнию и сделать пробу на студии компании MGM.
Горизонт, залитый пурпурным и золотым, казался охваченным пламенем.
— Я только что видела Менни, — продолжила она. — Он сказал, что вы получили письмо о зачислении в Королевские военно-воздушные силы.
— Совершенно верно.
— И вы довольны?
Я пожал плечами:
— Если будет война, а видно, к тому идет, то мне надо быть там.
— Могу я писать вам? У вас есть адрес?
— Если хотите. Я буду некоторое время в городке, который называется Биггин-Хиллз. Истребительная эскадрилья. А моя мать всегда перешлет письмо, если надо.
— Отлично.
Она стояла в ожидании, что я сделаю какой-то ход, но я медлил. Наконец она нерешительно произнесла:
— Если спуститесь вниз, то, надеюсь, знаете мою каюту.
Я покачал головой:
— Не думаю, что в этом есть смысл.
Он будет всегда незримо стоять между нами. Мы оба понимали это. Она заторопилась уходить, но потом задержалась и повернулась ко мне:
— Да, я немного любила его и не стыжусь. Несмотря на все, он для меня — самый бесстрашный человек из всех, кого я знала, герой, и таким навсегда запомню его.
Ее слова прозвучали прямо как реплика из плохой пьесы. Ей-богу! Он заслуживал гораздо большего.
— Он не герой, Джоанна. Он подонок, с самого начала, но только храбрый подонок и, возможно, самый лучший пилот из тех, кого я встречал. И давайте покончим с этим.
Она ушла, ожесточенная и сердитая, но мне не было уже до нее никакого дела. Хэннах оправдал бы мое поведение, вот что, пожалуй, для меня самое важное.
Я снова повернулся к поручням, солнце склонилось к закату за деревьями, и спустилась ночь.