Вместе с Илларионовыми они славно позавтракали вчерашними объедками из артишоков, крабов, «Рокфора», запили «Паризьеном» и «Голден Уиддингом» — тем самым «пойлом», которое было оставлено на столе, как оказалось, самим Каменевым. Почувствовав некоторое облегчение, Старый Опер нахально стрельнул у Кати четвертак на такси, и они с Лелей откланялись.
— Ты бы хоть побрился, Саша, — ворчала Леля, — ходишь как бомж. Когда ты в парикмахерской в последний раз был?
— Давно, когда в ходу были деревянные рубли и кожаные полтинники, — обхватил ее за плечи Каменев и заунывно запел:
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…
Если бы таксисту кто-то сказал, что позади него дурачится слава и гордость отечественного сыска, отставной полковник МУРа Каменев, он наверняка бы вылетел на полосу встречного движения; но так как представлять Старого Опера было некому, «шеф» потрогал карман куртки, в котором лежал наготове газовый баллончик, и домчал их до дома на проспекте Мира вдвое быстрее обычного, не претендуя на чаевые.
Дома их поджидал «сюрприз». Ключи от замков — довольно искусных замков, сработанных в Англии, с «одним шансом из миллиона» — не понадобились: квартира оказалась не запертой, что заставило сердце хозяев тревожно замереть.
Все стало ясно уже в прихожей. На вешалке недоставало лисьей шубы жены отставного полковника, а стене — часов с боем. Каменевы на ватных ногax дошли до комнаты и остановились на пороге. — «Враги сожгли родную хату», — мрачно констатировал Старый Опер.
Воры, не пытаясь скрыть следов, поработали на славу: на столе не было Лелиного портативного компьютера, створки всех отделений секции были распахнуты, фамильных драгоценностей, хранившихся на полке в бельевом шкафу, тоже можно было не искать; «ушел» именной пистолет Каменева, подаренный еще министром Ериным, а главное (во всяком случае, Леля посчитала впоследствии, что это главное) — исчезли эскизы одежды, над которыми она работала полгода и которые должны были принести ей долгожданную славу модельера на предстоящем августовском показе в Вене.
Сдержанная, щедро наделенная чувством юмора, Леля не выдержала: опустившись на диван, закрыла лицо ладонями и принялась тоненько выть. Сквозь пальцы ее сочились черные слезы, плечи содрогалась. Совершенно не предвидевший такого зигзага судьбы Старый Опер присел рядом, обнял жену.
— Видишь, как хорошо, что у нас не было денег, — подвел он итог. — А ты меня за это пилила: «Денег нет! Денет нет!»
— Как мы теперь жить будем, Сашка? — вопрошала она, раскачиваясь из стороны в сторону, словно маятник украденных часов. — Что теперь делать-то?..
— Воровать, — уверенно ответил Каменев. — Я думаю, что мои бывшие подопечные возьмут меня на дело.
— Прекрати! — сбросила его руку с плеча Леля и решительно отправилась на кухню. — Господи, Господи! — слышал Каменев ее причитания оттуда. — Мой комбайн!.. И чайник увели, сволочи!.. Что ты там сидишь? Звони в милицию!
— Не надо в милицию, Леля, — тихо сказал, остановившись в дверном проеме, Каменев.
— Почему?
— Потому что телефон они тоже «увели».
Леля бросилась в прихожую. В самом деле, рижского красненького аппарата с определителем номера, световым сигналом и памятью на пятьсот номеров тоже не было: на шнуре болталась варварски вырванная из стены розетка.
— У тебя есть сотовый аппарат, не валяй дурака! Каменев обнял ее, погладил лапищей по спине:
— Все равно они ни черта не найдут, а вони будет — на все ГУВД: Старого Опера обобрали лохи. Сечешь?
— А как же… как же мы? У матери денег нет, за квартиру платить нечем, даже проездной не на что купить! Ну как мы жить будем, Каменев?
— Нормально, — отстранил жену Старый Опер и посмотрел на часы. — Попался бобер, и колодка на шее… В общем, так. Не мы первые, не мы последние. Без моей санкции — никаких мероприятий. Ни Илларионову, ни Женьке, никому не звонить. Это раз. Пойти умыться, приодеться, намарафетиться — и шагом марш на работу. Это два. А три — это уже мое дело.
— А как же?..
— Тс-с-с! — приложил к губам палец Каменев. — Выполняй. Для успокоения души можешь считать, что Бог послал тебе за грехи мужа-алкоголика, и он все пропил. Теперь я «завяжу», и мы заживем пуще прежнего.
Каменев вышел на балкон, закурил последнюю остававшуюся в пачке «примину». День обещал выдаться теплым и солнечным; пели птицы; сосед выгнал из гаража «Опель-Рекорд» — Старый Опер полистал замусоленный блокнотик с телефонами, нашел нужный номер и позвонил.
Читать дальше