Олег Приходько - Личный убийца

Облачившись в костюм и оглядев себя в зеркало, Фрол приободрился.

«Ты же хотел сыграть с жизнью в «дурака» за более достойное существование, чем то, которое влачишь уже двадцать шесть лет? — спросил у своего отражения. — Попробуй! Авось хуже не будет!»

Он положил в карман все тот же пакет, с которым ходил по магазинам, подошел к двери и прислушался. В обозримом сквозь дверной «глазок» пространстве лестничной площадки — никого. Фрол вынул совок, запиравший дверь, бесшумно справившись с замками, вышел и вызвал лифт. Поднялся на девятый этаж, откуда можно было вылезти через металлический люк на крышу. Прошлым летом он неоднократно загорал на крыше, да и не только он, многие соседи делали это. Короткая железная лестница начиналась на уровне его головы, нужно было подтянуться, ухватившись за нижнюю перекладину, но попытка не увенчалась успехом: адская боль в ребрах сковала его. Если бы даже ему удалось перейти по крыше в следующий подъезд (люк которого, впрочем, мог оказаться на замке), пришлось бы прыгать, а как прыгнешь на ногу с поврежденными связками. Отказавшись от идеи уйти из дому незамеченным, Фрол снова вернулся в лифт и спустился вниз.

В конце концов, нужно было выбирать: либо не вступать ни в какие игры и попросту обратиться к этому Протопопову и рассказать все, как было, либо… Либо раз и навсегда побороть страх и добиваться своего.

Ни на троллейбусной остановке, ни позже — на станции метро «Сокол» — слежки он не обнаружил. Часы на Чистых прудах показывали начало девятого, можно было не спеша пройтись по площади, а потом по Мясницкой, изредка останавливаясь и оглядываясь как бы невзначай. Наконец он вошел в почтамт, побродил по залу, осмотрелся и решился все же подойти к окошку «До востребования». Паспорт прилипал к вспотевшим ладоням.

Девушка пролистала корреспонденцию на букву Н раз и другой.

— Нет, ничего нет.

— Как… нет?!. А вы хорошо посмотрели?

Она снисходительно улыбнулась:

— На ваше имя ничего нет.

Фрол забрал паспорт, но от окошка не отходил.

— Перевод ждете? — сочувственно поинтересовалась девушка.

— Бандероль. Отсюда же, из Москвы. Из почтового отделения на проспекте Мира. Не может же быть…

— Когда вам ее отправили, не знаете?

— В среду.

— Может быть, может. Иногда отправления до двух недель по Москве «гуляют», ждите, придет.

Фрол кивнул, захромал к выходу.

«Вот и хорошо, — неожиданно пришло успокоение, — и слава Богу! Ни к чему теперь ехать на эту аллею. Ведь они сказали привезти пленку, а пленки нет. Кто же поверит в то, что я послал ее по почте? Значит, будут избивать или убьют. Пусть делают это здесь, они достанут где угодно. Зачем же самому искать смерти?»

Так он приговаривал всю дорогу, до самого дома, ища оправдания. О Нинке думать себе запретил: его-то, Фрола, в чем вина? Он ее не похищал, не убивал, никого на нее не наводил — ничего плохого ей не сделал, одно хорошее. Да и что думать, если все равно не поможешь!

У подъезда на скамейке его дожидался участковый инспектор. Фрол как-то сразу понял, что это за ним.

— Неледин?

— А что, похож?

— Пройдемте со мной в отделение.

Он чертовски плохо знал свои права и обязанности, как, впрочем, и все граждане России, воспитанные не столько в законопослушании, сколько в преклонении перед чинами. Но знал, что если милиционер предлагает пройти в отделение, то выбора нет и придется подчиниться, потому что в противном случае туда все равно приведут, будь он хоть пострадавшим, а хоть свидетелем.

— Зачем, не скажете? — мягко поинтересовался Фрол.

— Мне приказано — я выполняю, — не то уклонился от ответа, не то и в самом деле не знал лейтенант.

Они пошли в отделение милиции.

— Посидите здесь, — сказал участковый и вошел в кабинет с табличкой «Следователи».

Фрол опустился на один из стульев в длинном ряду. Кроме него, здесь сидели еще несколько человек: немолодая женщина с помятым лицом, старик в выцветшем плаще, парень с забинтованной рукой, дамочка в «самоварном» золоте и другие — свидетели, потерпевшие, подследственные и кто еще бывает в милицейских коридорах, Фрол не знал.

Сидеть ему пришлось недолго, участковый ушел, и через минуту на пороге распахнувшейся двери возник сам Протопопов с постным лицом и колючим, неприветливым взглядом:

— Входи, Неледин, — мотнул головой.

Всего в просторной комнате с двумя зарешеченными окнами стояло четыре стола — два пустых и два безобразно заваленных папками, бумагами, чернильницами, пепельницами, пустыми стаканами из-под сладкого чая, по которым ползали проснувшиеся мухи.