Олег Приходько - Личный убийца

Богданович похлопал себя по карманам, вышел в прихожую, ощупал кожаное пальто. Тщательно заклеенный и опечатанный коричневый конверт из плотной бумаги нашелся в боковом отделении «дипломата».

— Я даже не помню, кто меня провожал.

Получив письмо, Аден вскоре стал прощаться, его супруга обещала принять на себя хлопоты по поминкам. Шорников, похоже, тоже хотел поговорить о делах, но не рискнул, лишь только перед уходом вздохнул и посмотрел на товарища по партии мутными от усталости глазами:

— Что же ты, мать твою, «пушку» не легализовал, Леон? Ну сказал бы мне, если уж она тебе была так необходима, я бы как-нибудь ее оформил.

— Не нужно, — замотал головой Леонтий, — не нужно, Андрей Палыч, об этом беспокоиться. Я во всем виноват, только я, мне и отвечать.

Прокурор недобро усмехнулся, двумя пальцами притянул Богдановича к себе и, обдав его перегаром, прошипел:

— Тебе? Тебе отвечать, дурак?.. Много ты понимаешь! Ну-ну. За хранение огнестрельного оружия срок до пяти лет, к твоему сведению. И отмазать тебя в связи с некоторыми обстоятельствами, о которых я тебе сегодня не стану говорить, будет ох как непросто!

С этими словами Шорников ушел, совершенно бестактно («А может быть, с умыслом?» — думал Леонтий), не договорив, какие такие обстоятельства ему открылись и зачем он вообще появился в аэропорту.

И все-таки Богданович надеялся на его помощь. Особенно после того как в десять часов субботнего дня, то есть назавтра, в его квартире появился следователь Кокорин.

— У вас совесть есть? — разгневался Леонтий в ответ на его просьбу ответить на несколько вопросов. — Совесть, совесть?!. Вы понимаете, о чем я спрашиваю?!. Моя жена там, в морге, я ее единственный… то есть, самый близкий человек! — выкрикивал он, расхаживая по гостиной. — Оставьте меня, хотя бы до похорон оставьте! Я еще не готов, я сам не понимаю, ничего не понимаю!.. Не то я подниму на ноги…

Кого именно он собирался поднять на ноги, он и сам не знал. Кокорин со спокойствием и даже некоторым любопытством во взгляде прозрачно-серых, глубоко посаженных глаз переждал вспышку, выложил из портфеля пистолет «лепаж» в целлофане.

— У меня есть совесть, — сказал как можно мягче. — Я не стану докучать вам вопросами. Они могут подождать до похорон Киры Михайловны. Один-единственный вопрос, который не терпит отлагательства, Леонтий Борисович: это ваш пистолет?

Богданович сел на стул и, даже не взглянув на оружие, ответил:

— Да. Это мой пистолет. Я купил его по случаю у неизвестного мне человека возле магазина «Кольчуга». Он сам мне предложил его за сто долларов, и я купил. Разрешения у меня нет.

— Где вы его хранили?

— В письменном столе.

— Большое спасибо, — убрал пистолет Кокорин и вместо него достал из папки какой-то бланк в половину форматного листа и еще бумагу, которую тут же принялся заполнять, не задавая больше вопросов.

— Больше вас ничего не интересует? — не выдержал долгой паузы Богданович.

— Очень многое, Леонтий Борисович, — мирно улыбнулся Кокорин, — очень многое. Но в доказательство наличия у меня совести я подожду. Распишитесь, пожалуйста, в протоколе.

Богданович расписался, не перечитывая, давая таким образом понять, что он готов с покорством ведомого на заклание агнца признать вину.

— И еще вот здесь, пожалуйста, — придвинул бумажку следователь.

— Это что?

— Обвинение в преступлении, предусмотренном статьей двести восемнадцать УК «Незаконное хранение оружия». Пока.

— Что значит «пока»? — помертвел обвиняемый и, наткнувшись на ледяной взгляд Кокорина, взвился: — Что значит «пока»?! Я вас спрашиваю! Вы что, хотите выдвинуть еще какие-то обвинения?!.

Видавший виды следователь прокуратуры встретил и этот нервный всплеск точно так же.

— Не могу знать, — ответил тихо. — Ждем результатов экспертизы. Возможно, вскроются еще какие-нибудь обстоятельства, указывающие на вашу причастность к смерти жены.

— Что-о?!. — звонким шепотом произнес Богданович. — На мою… мою причастность, вы сказали?!.

И вот тут уже Кокорин поморщился, поискал глазами, куда бы сплюнуть, но не нашел и потому заговорил совершенно другим тоном:

— Распишитесь, Богданович.

— Я ничего не знал, я был в командировке!..

— Послушайте, у вас жена умерла, а вы начинаете оправдываться в том, в чем вас еще никто не обвиняет, — оборвал его следователь. — Мы же договорились: все вопросы потом. Расписывайтесь… Спасибо. А теперь — вот здесь… Это подписка о невыезде.