Любовь Рябикина - У каждого свой путь

— Я понимаю, что нарушаю традиции спецназа. Этот тост всегда пили молча и все же скажу… Мне приходилось терять друзей и любимых. Я видела, как умирают мальчишки-солдаты и умудренные жизнью офицеры. Смерть не щадит никого. Я храню в своей памяти всех, кто не дожил. В наших сердцах о них сохранилась светлая память. Я хочу, чтобы о них не забывали и те, кто предавал и продавал их! Вспоминал со страхом, что возмездие однажды придет. Пусть земля будет для павших пухом и не будет ни единого спокойного дня у тех, по чьей вине началась эта новая бойня!

Встали все, даже женщины. Не чокаясь, выпили. Шум за столом не умолкал. Разговоры становились все более оживленными.

Прошло два часа. В дверь постучали. На пороге стояли трое солдат с огромным стеклом, странным прибором, похожим на дрель и сварщик из гражданских. Двое солдат втащили вслед за ним газовый баллон на колесах. Старший, ефрейтор, вскинул руку к козырьку:

— Товарищ генерал-полковник, ефрейтор Ивашкин прибыл с отделением хозобслуги, чтобы поставить бронестекло в палате. Металлодетекторы устанавливаются. Все уже согласовано с начальником госпиталя. Вот разрешение. Разрешите приступить?

Ефрейтор протянул генералу бумагу, а тот передал ее хирургу. Бредин кивнул:

— Приступайте!

Елена Константиновна после окончания по телевизору пресс-конференции, устроенной дочерью, плакала, уткнувшись лицом в спинку кресла. Спецназ, присланный для охраны, ничего не мог понять. Все сказанное было правдой. Муж попытался узнать, в чем дело. Дотронулся до плеча ладонью. Жена резко развернулась и зло крикнула ему в лицо:

— Это ты виноват! Ты позволил ей стать мужчиной. На стене не было портрета Президента, как у всех нормальных людей, кто баллотируется в кандидаты! Зато она нашла где-то изодранное знамя и повесила на стену! Она резко говорила с представителями прессы. Ругала депутатов и этого журналиста…

Иван Николаевич взглянул в лицо жене. Отошел в сторону и уже оттуда резко прервал ее:

— Значит, заслужили! Маринка все правильно говорила! Ты когда в последний раз пенсию получала? Мы живем на деньги дочери. Я рад, что она не сломалась. Хватит, Елена, упрекать меня! Нашей Мариной гордиться надо, что она не боится правду сказать даже Президенту! Я буду голосовать за нее, да и в деревне, наверняка, поддержат дочь. Если бы я позволил воспитывать ее, как тебе захочется, ты бы получила сегодня проститутку Чулкову. Ты этого хочешь? Я никогда не говорил с тобой так, но ты никакого права не имеешь осуждать нашу дочь. Ее начальство ценит, иначе не прислало бы нам в охрану этих парней…

Иван Николаевич кивнул в сторону спецназовцев. Мужики все это время молчали и лишь наблюдали за ссорой супругов. Коля Скворцов тихо сказал:

— Вы не правы, Елена Константиновна. Армия перестала верить в Президента еще год назад. А изодранное знамя, как вы сказали, кровью полито. Обильно! И Маринкина кровь на нем тоже есть. И кровь эта была пролита по вине тех, за кого вы сейчас заступаетесь. Марина Ивановна жизнью теперь рискует больше прежнего…

Его прервал Сашка. Все это время он переводил взгляд с лица на лицо и вдруг вскочил на ноги. Глядя в лицо бабушки черными блестящими глазами, мальчишка яростно крикнул:

— Бабушка!!! Какое право ты имеешь судить нашу маму? Она правду говорит, а ты хочешь, чтобы она рот заткнула. Кто же тогда говорить будет, если не мама? Ты предаешь ее сейчас!

Елена Константиновна изумленно смотрела на внука и даже перестала рыдать. Растерянно произнесла:

— Саша, но она не думает о вас! Подвергает вас опасности! Какая она мать после этого?

Юлька вскочила на ноги вместе с братом, своим детским умом понимая, что бабушка не права. Она просто не умела еще выразить в словах то, что чувствовала и молчала, схватившись рукой за руку братишки. Саша крикнул в полной тишине:

— Я предпочту умереть, чем увидеть мою мать на коленях! Наша мама сильная и храбрая, она ничего не боится и мы с Юлей гордимся ею. Это ты боишься всего, ты оглядываешься на каждый шорох!

Схватив сестренку за руку, он скрылся в спальне. Дверь хлопнула так, что стекла задребезжали. Обнявшись, дети сели на кровать. Юля прижалась к братишке и прошептала:

— Мне страшно, но я согласна с тобой и дедушкой. Мы не должны сдаваться…

Елена Константиновна открыв рот, смотрела на захлопнувшуюся дверь. Она даже плакать перестала. Изумленно пробормотала:

— Теперь и внуки против меня… Я ли их не воспитывала…