…Часто я думаю, что мы, слабый пол, порой бываем способны на очень сильные поступки, а те, кто относит себя к сильной половине, наоборот, подвержены всяческим слабостям в гораздо большей степени, чем мы, женщины. Может, уже пришло время назвать обе половины человечества как-нибудь одинаково? Чтобы мужчинам не было стыдно за то, что они не выполняют своих обязанностей перед теми, кого призваны самой природой охранять и защищать. А с другой стороны, мы тогда вообще взвоем от тоски и безысходности, ибо не на кого будет женщине опереться, не за кого спрятаться в трудную минуту, некому поплакаться и пожаловаться. Представляю, приходит жена, впрочем, и не жена даже, а так, равноправная особа, домой вся в слезах, платье разорвано, под глазом фонарь, и просит мужа, здоровенного бугая, лежащего на диване, урезонить буйствующих в подъезде подростков. А тот, ничтоже сумняшеся, выкатывает глаза из орбит и заявляет: «Ты что, родная, никак крыша поехала? С какой это стати я должен тебя защищать? Мы же с тобой теперь одинаковые! Я ведь тебя не просил раньше, когда меня избивали в пивной, чтобы ты бежала на разборки и мочила там всех подряд, не просил? Вот и помалкивай в тряпочку…» И я уверена, что именно так и будет, когда безумные феминистки наконец добьются своего и обезличат все наше общество. Мужчины тогда уже с чистой совестью не будут делать того, чего не делают и сейчас, но только пока что им хоть иногда бывает за это стыдно. А мы, женщины, как были слабыми, битыми и униженными, так и останемся ими…
Сквозь окошко в перегородке, отделявшей салон фургона от кабины, где сидели бандиты, я почти не слышала того, о чем они там переговаривались. На крыше надрывалась сирена, машина, закладывая виражи на поворотах и визжа тормозами, на дикой скорости мчалась в неизвестном направлении. Похоже, эти ублюдки очень удачно подобрали себе маскировку под спасателей, потому что нас никто ни разу не остановил. Додумались же, сволочи! Теперь было понятно, почему никто ничего не заподозрил, когда они взбирались на крышу нашей конторы и что-то там делали, а потом выпиливали двери — спасатели, они и в Африке спасатели. В этой униформе возможностей даже больше, чем в милицейской. На самом деле это была никакая не спасательная машина, а обыкновенный фургон «Газель», раскрашенный снаружи под службу спасения. Внутри фургона было почти пусто, никакого оборудования, только в углу, около задних дверей, лежала большая электродрель с насаженным на нее круглым резаком, которым, очевидно, они и выпилили замки на нашей двери. По бокам стояли узкие, обитые дерматином лавочки, окна были прикрыты занавесками, сверху на меня смотрел тупой глаз круглого светильника, а внизу, подо мной, прямо на полу лежали истекающие кровью трупы, от которых меня отделяла только плотная ткань носилок. Судя по скорости и времени, мы отъехали уже довольно далеко от офиса, а конца и края пути еще и не намечалось. Ну хоть бы одна собака взяла да и остановила нас! Хоть бы настоящие спасатели, увидев незнакомую машину с незнакомыми людьми за рулем насторожились и бросились в погоню. Так нет же! Хотя мне-то это зачем, если я сама решила проникнуть в их логово, чтобы добраться до истины? Ведь этот фургон в данный момент и есть «Троянский конь», на котором я должна благополучно и во что бы то ни стало добраться до конечного пункта. В противном случае мы с боссом можем умереть, так никогда и не узнав всей правды о том, кому перешли дорогу этим своим невинным на первый взгляд расследованием, подслащенным мечтами о свежих огурцах с помидорами. Нет, уж пусть лучше нас никто не останавливает. Хотя мне и страшно, и ужасно не хочется самой соваться в пекло, но другого выхода нет, а рисковать мне не впервой. В конце концов, я знаю, что смерть — это избавление, а не конец…
Не успела я об этом подумать, как Ушастый, сидевший за рулем, громко выругался, резко сбросил газ, и сирена начала недовольно смолкать. Машина, проехав еще немного, остановилась. Я лежала, не шевелясь, головой к дверям и внимательно прислушивалась. Глаза я открывать боялась, чтобы они нечаянно не заметили этого в зеркале заднего вида.
— Что ему надо, этому менту? — недовольно пробормотал Бегемот, и до меня донесся характерный металлический щелчок. — Если не отстанет — угроблю.
— Погоди ты, Бегемот, — испуганно проблеял Ушастый, — люди ведь кругом. Нас враз заметут.
— Плевал я на этих людей, — процедил тот. — Люди — это мы, а они — быдло. Хотя да, ты прав, нам сейчас светиться нельзя. Иди, разбирайся, но не тяни.
Читать дальше