Петр Катериничев - Банкир

— Кто на что учился.

Прошли в спальню. Нелли распустила волосы, сбросила халат, стоя к нему спиной. Обернулась:

— А ты не такой уж и уставший… — Подошла, провела по волосам. — Знаешь… А я по тебе скучаю… Всегда… Давно, еще со школы… Сколько годков-то улетело, а?..

— Чего считать, когда той жизни — всего триста лет…

— И все — наши, — прошептала она, закрывая глаза Правда?

— Правда.

Саша проснулся оттого, что включили свет. Тихо, стараясь не шуметь, медленно потянул руку под подушку, словно поворачиваясь во сне, нащупал ребристую рукоять пистолета…

— Ну ты еще шмальни меня спросонок, вот она, девки скажут, настоящая любовь!

Саша разом сел на кровати:

— Сколько я проспал?

— Десять часов, как одну копеечку. Мужик сказал — мужик сделал.

Одиннадцатый час теперь. Вечера.

— Вечера?

— Ну так. Правда, сама виновата — тебя совсем замаяла… — Нелли подошла, сбросила с него рывком одеяло, округлила глаза. — Ух ты, он у тебя прямо как часовой! Солдат спит — а он службу несет… Чудеса!

— Это у меня нервное.

— Ты бы поделился, где так изнервничался… А то девки жалуются: попадется жлобяра, и здоровенный вроде, и нестарый, а она ему и то, и это — а все никак… И все, как один, твердят: нервное. Им только намекни — они за твоей нервотрепкой в очередь станут да еще в баксы упакуют, что кочан!

— Чего не разбудила?

— А зачем? Вижу — мужик умаялся, разнежился, так пусть спит. И еще — во сне ты кричал.

— Что кричал?

— Не разберешь… Нырял все куда-то… И другим нырять велел. Прямо — котик морской, да и только. И матом крыл кого-то…

— Ладно. В городе была?

— Не-а. На Луне.

— Что болтают?

— Всякое. А вот для тебя есть новости, нырок.

— Для меня? …

— Мужика нашли. Без сознания. В гидрокостюме.

— Где?

— Километрах в полутора от сгоревшего особнячка. Сразу внизу — обломки вертолета — тот просто на части развалился. Чем-то сильно его шарахнуло. Ну а чуть дальше — обломки мужичка. Уж как он из этого вертолета вымахнул — непонятно, а только ему повезло: в пихту влетел. Правда, ни одной кости целой, так говорят.

— Но живой?

— Пока живой.

— И где он сейчас?

— В райбольнице. В реанимации.

— А у тебя сведения откуда?

— От верблюда.

— Тоже, как и конь, с погонами?

— Ага. Только у этого просветов нет.

— Прапорщик, что ли?

— Пфи-и…

— Тогда генерал.

— Догадливый ты. Прямо «брейн-ринг» какой-то, а не мужчинка.

— Ты всегда была дама с размахом…

— Не наговаривай на честную девушку. Его одна из молодежи утешает. На постоянку. А я у них — вроде как друг семьи.

— Слушай, а он, как другу семьи, тебе не поведал — охрана там стоит, у реанимации той?

— Ага. Сержантик-первогодок. Из срочников.

— Блин! Так его что, на живца там поставили?!

— Ментика?

— Корта!

— Корт? Это водолаз, что с неба упал? Хм… Вот не знала, что вы, рыбы, еще и птицы!..

— Мы еще и звери! Оч-чень клыкастые! — Саша заметался глазами по комнате.

— Бойко… Не лез бы ты туда… Говорю же — дело тухляк. И этого парня, единственного, чудом выжившего, там как на полигоне положили: приходи и добивай. А ментику тому наверняка и «пушку» не выдавали: абы не пальнул сдуру или со страху, а то — вообще в коридоре посадили, проформу соблюсти… Говорю тебе — воняет от всего этого, как от падали! И если все — и УВД, и ФСБ решили схоронить дело тишком вместе с этим твоим Кортом, они его схоронят, будь спок!

Бойко, как любимого мужчину тебя прошу, не лезь в это дерьмо!

— Да я по самые яйца в нем! Поняла?!

— И незачем так орать.

— Где одежда?!

— А вы, молодой человек, сегодня ко мне без костюма пожаловали, — вроде обиженно поджала губки Нелли. — И без букета роз.

— М-да… Слушай, у тебя вообще нечего надеть?

— Отчего же? Могу девушкой нарядить. Будешь просто пре-ми-и-иленькая…

— Нелька!

— Вот так всегда. Я же умная. — Она вышла, вернулась с костюмом, ботинками, пуловером. — Даже и не думай! Не с чужого плеча. Девушка, пока ты дрыхнул, успела на базар смотаться! Пиджачок — чистый твид, ненашенская работа… Нет, ты скажи, кто тебя еще так любил, а? Я ведь по зенкам твоим бесстыжим и злющим поняла: тебе бы отоспаться, а дольше ты не усидишь… А знаешь, они у тебя зеленые, как море…

— Что?

— Глаза. Зеленые. Как там во дни юности пелось? «У беды глаза зеленые…»

Потому что ты кот. Подлючий и гулявый. Хоть и морской. Я ж, как дура, отдалась ему на учительском столе четырнадцати лет от роду, с девством рассталась, можно сказать, в антисанитарной обстановке, после урока химии, среди бела дня… А он, подлый? Шваброчку с двери снял, ручкой аревуар сделал… Нет, чтобы о романтичном поговорить… А потом, как школу окончил? Поматросил-поматросил и бросил.