Петр Катериничев - Банкир

Я для дела подходил и знаниями, и накатом, а мою неумеренную рисковость в некоторых вопросах Кришна пообещал сдерживать… Поинтересовался здоровьем отца — он тогда как-то резко сдал — и попросил не афишировать перед ним наши контакты…

— Ты же говорил — они дружили…

— Какая-то кошка между ними все же пробежала, какая — я уточнять не стал;

Решетов был лет на пятнадцать помоложе отца, был когда-то вроде в его подчинении, а там всякое бывает. Да и предложение было стоящее, в подробности его распрей с отцом вдаваться просто не хотелось, да и крутость отцовского характера была мне известна… Я согласился. А через несколько дней отец умер.

— От чего?

— Острая сердечная недостаточность. Легко умер, во сне, с ним виделся за пару дней до этого — заезжал домой, привез кучу каких-то лекарств, фрукты…

Отец поставил тогда оперу Римского-Корсакова, ее очень мама любила, сказал вдруг: «Скучаю я без нее. Уже сколько лет прошло, а скучаю. Ничего, скоро свидимся…»

Я начал что-то лепетать — мужик-де он крепкий и еще сто лет проживет, — отец оборвал меня взглядом… Знаешь, так бывает: вся сила из тела вроде уже ушла, а в глазах, во взгляде — осталась. Несокрушимая.

Посидели молча, музыку послушали… Потом отец встал из кресла — руки тряслись, хотел ему помочь, он отослал:

«Можешь жить — живи, не можешь — уходи. И не мешай ты мне, пожалуй…»

Вышел в соседнюю комнату, вернулся — с перстнем…

— Это вот с этим самым?

— Да. Рассказал историю. Перстень тот оказался антикварным: Дороховы, я тебе скажу, старинная дворянская фамилия… Один из пращуров отличился в войне двенадцатого года, был жуткий повеса и шалопай и стал вроде даже прототипом для толстовского Долохова из «Войны и мира». Другой родственник — Руфин Иванович Дорохов, воевал вместе с Лермонтовым на Кавказе…

— Ух ты!.. Взаправду?

— Семейное предание. Кстати, портрет того, что был повеса, я видел в Зимнем дворце в Питере — в комнате героев Отечественной войны двенадцатого года. Знаешь… На меня похож… Только у него лицо понаглее будет и усы роскошные…

— Не обольщайся. Я уже тебе говорила — от недостатка скромности ты особенно не страдаешь.

— А я вообще ни от чего страдать не хочу.

— Никто не хочет, а приходится.

— Все потому, что главный враг человеку — он сам.

— Ты — тоже?

— А чем я хуже других?

— Успокойся — ты лучше. Просто — лев пустынь! Король джунглей! Заслуженный нырок Черноморского флота!

— Вот это правильно. Правду я готов выслушивать в глаза в любом количестве! Хорошее качество для финансиста, скажи?

— Очаровательное…

— Ну да… Отец принес перстень, попросил, чтобы я его надел, он пришелся мне впору. Отец сказал: «Всегда носи его с собой. Он тебя выручит. Из самой пропащей ситуации». И снова попросил поставить Римского-Корсакова…

— Папа у тебя был склонен к мистике?

— Да нет…

— А ты? Ведь перстень же носишь…

— Знаешь, так получилось, что после нам поговорить больше не пришлось… А все мы время от времени ощущаем вину перед родителями: ведь не так уж и сложно было сделать их жизнь чуточку… счастливее, что ли… Пока они были живы…

Просто — больше внимания, и все… В общем… Да, я ношу этот перстень постоянно. Как он просил. Сначала это меня смущало, было не принято… Потом — все привыкли.

— А сейчас — ив моду вошло.

— Вот именно. А совсем недавно… Совсем недавно я узнал, что камень достаточно дорогой. Вернее — очень дорогой. Чрезвычайно.

— Даже для финансиста?

— Деньги — и в Африке деньги. Раньше мне и в голову не приходило оценивать кольцо — ведь продавать камень я не собирался ни при каких обстоятельствах…

— И откуда узнал?

— От Михеича. Он здорово в камнях разбирается. Да и… Действительно, так может быть. Перстень, по рассказу отца, был подарен какому-то совсем уж дальнему Дорохову, прапращуру, графом Орловым.

— Тем самым?

— Да. И связан был с темной историей вокруг престолонаследия и объявившейся в Италии княжной… Орлов тогда специально, по поручению Екатерины, отбывал в Неаполь, влюбил в себя эту принцессу и привез ее в Россию… На пожизненное. Какова роль в этом Дорохова и правдива ли вообще эта легенда — узнать невозможно. Да и незачем. Единственное, о чем я знаю, — Орлов знал толк в камнях, скакунах и борзых.

— А в женщинах?

— Наверное, да. Только… Что-то мне кажется, ценил он их куда ниже, чем борзых.

— Как знать…

— Да… Как знать…

— А вообще — очень может быть. Мужчины, особенно красавцы, занимающие еще в молодости посты при дворе, нередко так озабочены собственной значимостью, избалованы доступностью окружающих женщин, ослепленных блеском их славы, что сей «предмет» не кажется им достойным внимания…