Петр Катериничев: Игра теней

В электричке, после пронизывающей сырости перрона, — тепло. Люди усталы и сосредоточенны… Напротив — мужичок… Смотрит жиденькими водянистыми глазками под жесткими кустиками бровей; зализанные назад белесые волосы, красный шелушащийся нос… Руки с короткими узловатыми пальцами тискают, мнут проездной талон…

— Далеко путь держишь? — осведомляется мужичок…

— Домой.

— Нет у тебя больше дома… Нет. Мужичок встает, уходит…

«…без имени и, в общем, без судьбы… Но слез моих не видно никому… Что ж, арлекин я, видно, неплохой…» По проходу идет разносчик…

— Покупайте «Правду», покупайте «Свободную Россию»…

Голос его сливается со стуком колес в мерное, ритмичное причитание:

«Покупайте правду… Покупайте свободную Россию… Покупайте…»

— Убили! До смерти убили! — голосит толстая закутанная тетка из тамбура…

Пьяный лежит на полу, неловко запрокинув голову, торчит острый кадык… Шея перемазана кровью, но не повреждена… Вены… Вены на левой руке вскрыты четырьмя жестокими взрезами — как по чужому кромсал…

Наклоняюсь, жестко заматываю лежащему руку…

— Ну чего, живой? — интересуется кто-то.

— Пока да. Крови много потерял.

— К машинисту надо бегти. Пусть, значит, «скорую» на перрон вызывает, по радио…

— Вот довели мужика — вены порезал…

— Может, блатной какой — в карты себя проиграл?.. У них, слышь, такое водится…

— Ворья развелось — не приведи Господи, и никакой управы на них…

— Челове-э-э-ка уби-и-и-ли… А какой он человек, если сразу видать — тунеядец, пропойца… Сам порезался сам пусть и подыхает.. Неча на него тут сопли изводить…

— Грех говоришь… Живая все ж душа-то… Живая…

…Ямщики колокольчики слышны где-то вдали, едва-едва…

…Я снова бреду через поле… Сквозь лунный свет, сквозь влажную пелену зимнего тумана… Через реку… Река — замерзшая, замерзшая, бесснежная… Под ногами — черная пузырчатая бездна, дымятся неприметные майны по стремнине, по закраинам у берегов… Ни тропки, ни вешки худенькой ивовой, и взгляда в любую сторону — на три стежка…

…Сельский клуб заиндевел инеем… Сцена, два десятка стульев… Давний еще портрет Брежнева — гладкого, чернобрового, с двумя только звездами на пиджаке… Рядом — плакат: рабочий, космонавт и колхозница… Лица — одинаковые, пустые глаза смотрят сквозь тебя… «Идеи Ленина — живут и побеждают…» Над плакатом — призыв на кумаче: «Все на выборы!» Чуть ниже — под портретом «железному Феликсу» вбита намертво, «сотками», металлическая табличка, озаглавленная: «Памятка руководителю». Третий пункт «памятки» призывает не вести по телефону секретных переговоров… Да тут телефона отродясь не было! Село Георгиевское — в двенадцати верстах от Велереченска, да не по трассе… И осталось тут доживать двадцать семь стариков и старух… Когда-то богатое, многолюдное — Два храма, два прихода, две тыщи душ населения… Сами дорогу в город камнем мостили, чтоб товары возить… В восемнадцатом священников расстреляли «за контрреволюционную агитацию», храмы — порушили; создали первую в губернии образцово-показательную коммуну «Красный конь»…

«…И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем Дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и Дан ему большой меч…»

— Федотыч, черт старый, никак заморозить нас решил, в праздничек?

— Дак дрова разгораться не хочут!

— «Не хочу-у-ут»… Потому как руки под бутылку заточены, вот и не хочут…

Из дому приволок бы дров, сухих… И грязища, как в хлеву, право слово… — На стол накинута малиновая плюшевая скатерть, сверху — затянутая красным урна.

Клуб наполняется людьми — старушки покрыты по-праздничному, в белых платочках под теплыми верхни-ми… Степенно входят, просовывают бумажку-бюллетень! в урну, рассаживаются на стулья у стены…

Дедов — всего трое; тот, что на деревянной ноге, — е гармоникой…

Телогрейка расстегнута, из-под нее — на пиджаке орден Славы и две серебряные медали…

— Не то, что при Сталине, а все ж хорошо — дрож-жец вот привезли, колбаски…

Возвращается тетка, что отлучалась «неходячих голосовать».

— Как тут живут — не знаю. Агафениха, бабке девяносто шестой, с печи года четыре не слезает: хорошо — соседки помогают… А соседки те — тоже «молодухи»: одной — семьдесят три, другой — под восемьдесят… Бабка Феня… Говорю: возьмите, бабки, лимонаду, полакомитесь… А они: ты б, милая, лучше б булки белой привезла, мяконькой… Четыре года булки белой не едали, с тех выборов…