Владимир Ефимов - Симуляция

– Сюда.

Пройдя несколько минут вдоль стены, он остановился, сбросил свой мешок и полез на вековой дуб. Используя веревку, мы подняли груз, затем перебрались на стену и, стараясь не шуметь, спустились на улицу. Сворачивая в переулок, я оглянулся. В рассветных сумерках было видно, что возле пролома стоит машина. Огни не горели, в салоне было темно, но над капотом вился легкий парок – мотор был горячим. И я мог поклясться, что когда мы через этот пролом лезли на кладбище, ее там не было.

Едва войдя в номер, Чирок вызвал такси до вокзала. Вещи наши были уже уложены, к ним добавился еще один баул с нашими находками. Лопаты и фонари мы выбросили по дороге.

– Кто это был? – спросил я, – Люди Герберта?

– Не похоже, – ответил Чирок неуверенно.

– А на что похоже?

– Похоже на нового игрока, – сказал он. Но уверенности в его словах не прибавилось.

На вокзале мы взяли билет до ближайшей узловой станции, но не в сторону Города, а в противоположном направлении. Всю дорогу в поезде Берндт изучал карту.

– Шеф, нам бы в Говтов. Очень надо.

На привокзальной площади скучало полдюжины водителей. Третий согласился за разумную плату. Меня удивлял такой способ бегства, ведь когда мы отъехали, вся площадь знала, куда мы направляемся.

– Эй, шеф! Куда мы едем! – закричал Чирок, когда мы минут через двадцать миновали на трассе очередное селение.

– В Говтов, куда еще. Так быстрее.

– Блин, да не в Говтов, в Готам. Нам надо в ГОТАМ!

– Вира-майна! – машина вильнула и остановилась у обочины, – Ну вы, блин, даете! Вы же сказали в Говтов!

– Если бы нам надо было в Говтов, я бы и сказал в Говтов. А нам надо в Готам. Зачем мне говорить в Говтов. Я и города такого не знаю.

– Это не город, это поселок. Смотрите, – сказал водитель, разворачивая карту, – Вот где Говтов, а вот где Готам. Это ж совсем другой край!

В конце концов, мы заплатили вдвое, и шеф круто развернул машину.

В Готамской гостинице мы заперли дверь, расстелили пленку на полу и стали изучать наши находки. Запах от них был такой, что пришлось открыть окна. Больше всего Чирок рылся в истлевших частях футляра. То, что было целью нашего поиска, обнаружилось на оборотной стороне таблички с обращением Докару, то есть, можно считать, мне. Там, на оборотной стороне, были выгравированы знаки уже знакомого мне алфавита – старинная нотная запись с партией вокала.

– Берндт, ты можешь это расшифровать?

– Достоверно – нет. А ошибка может стоить дороговато. К тому же, если бы и мог, то что толку!? Ты ведь не умеешь петь сопрано?

– Не умею. А почему сопрано?

– Здесь, – Чирок перевернул табличку, – написано, "найди ту, что сможет вручить его тебе". Речь идет о женщине. Если бы пол не был важен, Римашкази написал бы "того". А он написал "ту". Видимо, требуется определенный диапазон голоса, доступный только женщинам. Скорее всего, так.

– Получается, нам нужна ведунья?

– Да. Остается надеяться, что она не была единственной.

Мы вернулись в Город и Чирок (нет, Берндт, конечно же, Берндт) вновь погрузился в поиски. На этот раз он просто вывернул Сеть на изнанку. Тот Чирок, которого я когда-то знал, был не в ладах даже с телевизором. Нынешний Берндт уже через неделю заговорил на тарабарском языке. "Прокси", "редиректы", "пинги" и "файерволы" служили для доступа к служебным базам и для того, чтобы запутать следы на случай обнаружения. В последнее он, впрочем, не слишком верил и все чаще уходил, чтобы сделать запрос с общественного терминала, где-нибудь подальше от дома. Технические детали вызвали у меня только один вопрос:

– Почему вы говорите "файервол", а не "брандмауэр"? Это было бы более по-нашему.

– Потому что "мы" говорим не "по-вашему", а по-нашему, – отрезал Берндт, и после этого я интересовался только стратегией.

– Как ты собираешься ее искать? – спрашивал я.

– Есть несколько направлений, – отчал он, – я проверяю все, в порядке важности. Жрица не могла возникнуть из ничего. Должна существовать школа, а это в карман не спрячешь. Я проверяю секты и закрытые клубы. Потом, исследования по древней музыке, медицине и оккультизму. Хотя здесь дурная ситуация: все авторы переписывают друг у друга, и ни один академик, ни в одной монографии не пишет больше, чем есть в школьных учебниках. Умножаются только ничего не значащие детали. Так что здесь все перекрыто.