Евгений Костюченко - Спецназ обиды не прощает

Ему пока не в чем было себя упрекнуть. Он отработал свое. Если что-то и случилось, то не на его участке и не по его вине.

Клейн уже садился в машину, когда его позвал дневальный:

— Герман Иванович! Вам звонят из Баку!

В кабинете уже восседал Шалаков, перелистывая его ежедневник. Он приподнялся, уступая кресло, но Клейн схватил трубку и сел на край стола. На связь вышел его бакинский приятель, опер угрозыска, которому он позвонил сразу же, как узнал о задержке. И вот уже ответный звонок. А филиал все молчит.

— Салам, началник.

— Сам начальник, — сказал Клейн. — Поздно встаешь, йолдаш [1] Йолдаш — (азерб.) — товарищ Гасанов. Слушай внимательно. Мне нужна сводка происшествий за эту ночь.

— Рано еще.

— Я понимаю, но ты сам поспрашивай.

— Конкретно, что искать?

Клейн покосился на Шалакова, тот равнодушно смотрел в журнал приема дежурства, демонстрируя полную глухоту.

— Конкретно? Конкретно меня интересует район аэропорта, — сказал он, вытирая ладонью взмокший холодный лоб. — Старые промыслы. Помнишь, мы там по колодцам лазили? Вот на эту же тему.

— Баш уста, [2] Баш уста — (азерб) «есть!», «слушаюсь!» начальник. Будем посмотреть, — ответил Гасанов посерьезневшим голосом, явно вспомнив, как вместе с Клейном они вытаскивали трупы из мазутных колодцев.

— Можешь меня встретить? Я сейчас вылетаю, — сказал Клейн.

— Какой разговор, слушай.

Он позвонил в аэропорт и договорился о вылете, а потом отправился домой.

Каждые пятнадцать минут он набирал номера каспийского филиала и выслушивал восемь длинных гудков. Подождем до вечера, решил Клейн. За день что-то прояснится. А если не прояснится, то вечером постараюсь незаметно добраться до аэропорта и улететь в Баку, к Рене.

Подумав о ней, Клейн еще раз ощутил укол тревоги и хотел было позвонить ей, но передумал. Его телефон мог — и должен был — прослушиваться прокурорскими. Никаких звонков. Лететь, и все.

Сначала его отговорил Кот. (Не надо было с ним соглашаться). Потом его пытался остановить Президент. Следовало ожидать, что где-то поблизости уже маячит и третья преграда на пути полковника Клейна к любимой женщине.

Рена была вдовой его боевого товарища. Вагиф и Клейн вместе разоружали бунтующую Нахичевань, пытались восстановить разоренную госграницу, стояли в Карабахе под огнем с обеих сторон. Их накрыло одной миной, и Вагиф погиб, а Клейн был только ранен, и ему довелось везти в Баку друга, завернутого в ковер. Помогли знакомые вертолетчики, и Вагифа опустили в семейный склеп в тот же день, до заката, на родовом кладбище у Волчьих Ворот. Клейна оставили в городе подлечиться, и всю осень он ходил на поминальные четверги в бакинской квартире друга. Там его принимали как родного, и он сидел вместе с другими мужчинами из рода Вагифа за столом в гостевой комнате, и пил с ними чай, ведя тихие разговоры, и замолкал вместе с ними, когда мулла начинал напевать короткую молитву. Клейн даже неслышно произносил вместе со всеми «аминь», когда молитва заканчивалась, и все делали умывающее движение ладонью по лицу… Отец Вагифа был старым комитетчиком, членом ЦК, да и почти все собиравшиеся были коммунистами, но это никогда не мешало им оставаться мусульманами.

Когда через несколько лет он, уже в штатском, снова оказался в Баку, это был совсем другой город. Но дом Вагифа стоял там же, и женщина, открывшая дверь, была та же, в том же черном платье. Затянувшийся траур объяснялся просто. У Рены не было лишних денег. Все, что она зарабатывала в школе и на частных уроках, уходило на еду. А дедушка с бабушкой ничем не могли помочь. Это было не лучшее время для старых коммунистов. Клейн поднял на руки ее сына, да так весь день и носил его по базару, по магазинам, по парку. «Элик, как тебе не стыдно, — укоряла сынишку Рена. — Тебе четыре года, а ты на ручках, как маленький». «А я сверху дорогу показываю, — ответил пацан. — Дядя Герман без меня потеряется».

В ту командировку Клейн ночевал в гостинице. И в следующую тоже. Понадобилась особо холодная зима и длительная задержка рейса, чтобы Рена предложила ему остаться у нее. «Ты уже не боишься соседей?», спросил он. «Этих? Нет. Это все новые соседи. В городе вообще много новых людей. Бакинцы разбежались». «А ты не хочешь разбежаться? Например, в Питер». «Хочу. Но пока не могу», ответила она тогда. Может быть, теперь она ответит иначе, подумал Клейн, с радостью и тревогой собираясь в дорогу.

Походный чемодан стоял наготове в прихожей. Клейн распахнул его для проверки и обнаружил, что еще с прошлой командировки оставил в нем пакеты с грязным бельем. Пришлось заряжать стиральную машину, а чемодан разбирать и проветривать. Если бы мать застала его за этим занятием, началась бы очередная разработка темы женитьбы.