Евгений Костюченко - Гарнизон не сдается в аренду

Вадим Гранцов вел дневник всю жизнь. Служба в разведке приучила его прятать внутри обязательного рабочего дневника свои самые сокровенные наблюдения и переживания. Время от времени ему приходилось сжигать старые тетради и блокноты — когда наступала пора перемен. «Дневник партизана», который он вел на Базе, тоже придется сжечь, но именно сжечь, а не стереть нажатием клавиши. Сжечь в хорошем костре, перечитывая напоследок и запивая прощание хорошим вином.

Не все его рукописи сгорели. Один из дневников наверняка хранится в архивах военной контрразведки. Тот самый, который он составлял по памяти дома, после первой командировки, и который был обнаружен и прочитан его тещей. Как и всегда, в нем не было ничего, кроме пейзажных зарисовок и заметок о погоде и здоровье. Ни одной фамилии, ни одного упоминания о работе — еще в училище Гранцов овладел искусством придавать своей графомании государственно-безопасные формы. Но бдительная теща нашла-таки то, что искала.

Это был вполне безобидный отрывок, примерно такой. Дата, время. Как здорово снова научиться ходить, — записал Гранцов тогда. — И хотя пока мне удается только дойти до пальмы, чтобы свалиться в ее тени, и там уже читать, я чувствую себя заново рожденным. Может быть, не только потому, что научился ходить, но и потому, что научился читать. Прежде мне не удавалось продраться через все эти «иже», «еси», «аще». А сейчас я читаю так легко, словно с рождения учил старославянский. Я читаю медленно и с наслаждением, и Лейла приносит мне финики, а рядом стоит верблюд, и ему я кидаю косточки .

«Кто такая Лейла?» — спросила жена однажды ночью. Не вытерпела, значит.

«Кто такая Лейла?»

«Это псевдоним. Уловное обозначение. Никакой реальной Лейлы я не знаю».

«Почему этот псевдоним приносит тебе финики?»

«Потому что я вроде как пациент, а она вроде как медсестра».

«У тебя с ней что-то было?»

«Ты с ума сошла? Что могло быть? И каким образом? Она отъявленная мусульманка, я неверный, вокруг на верблюдах скачут ее братья с кинжалами… К тому же я вообще лежал там, как живой труп, после контузии. Я даже не слышал почти ничего».

«Для этого дела слышать не надо», — сказала жена. И была права, как всегда.

Жена не простила. Теща тоже не собиралась прощать. Она закатила скандал — не Вадиму, а своему мужу — и тому пришлось, что называется, нажимать на кнопки. Армия прощает все, кроме скандала. Правда, нашлись и отягчающие обстоятельства.

Прочитав фразу « такой же горячий песок омывал босые ноги Спасителя », замполит спросил:

«Какой такой Спаситель?»

Они прорабатывали его вдвоем, старый замполит и молодой особист. Замполиту это занятие нравилось, а особисту — не очень.

«Спаситель — это Иисус Христос, товарищ майор», — объяснил особист замполиту.

«Сам знаю, товарищ старший лейтенант! Гранцов, отвечайте на вопрос!»

«Я имел в виду, что Христос жил примерно в такой же местности. Пески, оазисы…»

«Какой еще Христос? — замполит покрутил пальцем у виска. — Ты же коммунист! Гранцов, тебя, случайно, не завербовали баптисты? У вас там неподалеку монастырь имелся, я знаю. У тебя, может, и библия имеется? Лучше сдай добровольно, все равно найдем».

В баптистском «монастыре» Гранцов отлеживался три дня и три ночи после стокилометрового перехода по пескам, прежде чем кочевники отвезли его в расположение кубинцев, а уж те доставили советского компаньеро в полк. И Библия у него имелась, только не библия, а Новый завет. У баптистов было множество карманных томиков — на английском, французском, испанском. Самое старое и протертое Евангелие было русское, 1913 года издания, оставшееся здесь от экспедиции Императорского Географического общества. Его-то он и читал, и вывез из Эфиопии, замаскировав под обложкой Строевого Устава. В принципе, этот томик можно было бы выдать за исторический памятник. Но тогда, в беседе с замполитом, Гранцову не хватило духа отстаивать свободу совести, и он перешел в контратаку:

«Причем тут библия? Причем тут баптисты? Это же просто художественный образ, твою мать!»

Позже, оставшись в курилке один на один, особист намекнул, что лично к Вадиму у контрразведки претензий нет. Даже наоборот. Но жена генерала попросила вздрючить Гранцова. А генерал — фронтовой друг комдива, так что, брат, не обижайся.

Он и не обижался. Да и поводов для обиды не было. Скандал затих, и его снова послали в Эфиопию. На катушках, которые Гранцов вынес из пустыни, были достаточно ценные перехваты. Ордена ему не дали, но вторую командировку он провел в войсковой разведке и расписывался в ведомости уже не за 600, а за 750 долларов. И продолжал вести дневник. Советник-артиллерист поделился с ним секретом — он заполнял рабочий дневник по-грузински. И Вадим попытался писать на старославянском, вязью. Такая манера приучила его, по крайней мере, к лаконичности.