Вячеслав Денисов - Горят как розы былые раны

Деланье пожевал губами.

– Я не дам вам пера. Ваш брат Тео уже извещен. Но быстрее его приедет доктор Рей, который совершил непоправимую ошибку, предоставив вам свободу. Вас устраивает такой расклад?

– Меня он устроил бы больше, если бы вы перенесли со стола в клетку мои краски и холст.

– Надеюсь, вы собираетесь писать не мой портрет?

– А вы хотите, чтобы я написал ваш?

– Нет.

– Тогда обещаю не писать.

– И не будете, – пообещал Деланье. – Потому что я не дам вам краски.

– По какой причине?

– По той же, по какой отказал с пером и бумагой. – Деланье раздосадованно почесал подбородок. – Мсье Ван Гог, кем вы себя возомнили, святым апостолом Павлом, которому позволено было проповедовать в заточении? За двадцать лет моей службы в полиции Арля еще ни один из арестантов не сидел в клетке перед мольбертом, рисуя маслом на холсте! И мне, признаться, не хочется ломать эту традицию.

– Вы бы лучше сломали традицию не мыть здесь пол. И добавили бы лампу. Свет этой лишь усиливает глубокую темноту. Если же вы повесите напротив входа вторую, то освещение пересечется, превратившись в центре из бледно-желтого в цвет солнечного света, который заполняет Арль в начале десятого утра. В это время чувствуется, что день начался. – Винсент кашлянул в кулак и чуть хрипловато добавил: – И перекрасить стены в салатный было бы неплохо, тогда свет ламп создаст иллюзию начинающего набираться соком веронезе. Случись такое, в эту комнату вы будете заходить, чтобы отдохнуть, мсье Деланье, не переживая о необходимости дышать пылью, угнетать свою нервную систему нахождением в похожем на склеп помещении и искажать свое представление о людях, которые сидят здесь в клетке. Голодные. Между прочим.

Деланье усмехнулся и с интересом посмотрел на Винсента. Точнее, на черное пятно, из которого выступали его ноги, обутые в обмотанные веревками ботинки.

– Я не уполномочен кормить вас, Ван Гог.

– Кто же уполномочил вас запирать не укравшего и сантима человека в клетку для зверей?

Посерьезнев, комиссар сделал вид, что вопрос ему не понравился. Вопрос ему действительно не понравился, и он мог бы вид не делать. Но так уж получилось.

– Здесь ожидают решения не только воры.

– Кто же еще?

– Не контролирующие себя и тем опасные граждане Франции.

– Не они ли взяли в свое время Бастилию?

Деланье поморщился, снова вынул платок.

– Уж не революционер ли вы, господин Ван Гог?

– Я художник. Но если вы не приведете ко мне доктора Рея прямо сейчас, я превращусь в вашего личного врага. Хотите иметь меня в качестве врага?

– Вы признаете, что утром третьего мая одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого года напали на детей на улице Кавалерии?

– Нет, не признаю.

– И вместе с тем просите накормить вас?

Винсент вновь появился из темноты. Его заострившееся за последние недели, покрытое оранжевой щетиной лицо засветилось на фоне темноты так неожиданно, а глаза в окружении темных пятен век были так выразительны, что Деланье покрылся потом. «Он сведет с ума кого угодно», – пронеслось в его голове.

– Я не просил вас меня кормить. Я всего лишь сказал, что вы не делаете ничего, чтобы привлечь к себе внимание человека, от которого чего-то ждете. Попробуйте смешать желтый с голубым в надежде получить малиновый. А это все равно что требовать от меня хорошего расположения, посадив в клетку и моря голодом. Направляясь в бордель, вы никогда не попадете в храм, мсье Деланье. Запомните это.

В комнате помимо пыли запахло сгоревшим маслом. Причиной тому стал, видимо, Деланье, который вдруг соскочил со стола и стал ходить по комнате, разгоняя воздух. Винсент сначала пытался слушать его, потом просто наблюдать, но из-за того, что ему хотелось есть и кружилась голова, он вынужден был закрыть глаза. Когда он работал и был поглощен только видами окрестностей, голод отступал. Едва почувствовав его приближение, Винсент тотчас закуривал или делал несколько глотков абсента прямо из бутылки. В желудке раздавалось возмущенное урчание, но, получив тепло, организм на некоторое время засыпал. Здесь же, с тоской думая о том, что будет дальше, он был не в силах управлять желудком. Его сдавливало, Винсенту казалось даже, что ребра выкручивают его, и тогда появлялась тошнота и он ощущал приближение дурноты. Что бы ни говорил комиссар, казалось Винсенту, ничего в защиту его он не скажет. Пока задержанному плохо, полиция будет всегда на высоте. Ван Гог открыл глаза лишь тогда, когда услышал: