Андрей Константинов - Арестант

Кудасов, щадя Обнорского, умолчал о том, что дело уже начало пробуксовывать, что адвокаты Антибиотика бьются над изменением меры пресечения, что в газетах появляются заказные статьи. В них бизнесмен Говоров предстает жертвой ментовского произвола… Ничего этого Никита Андрею не сказал. Но Обнорский криминальную тему пахал давно — сам о многом догадывался. На душе было тяжело. Психологически угнетало и количество трупов во всей этой истории. Конечно, большинство из убитых заведомо были обречены. Все покойники сами свой выбор сделали, — сказал Никита… Легче от этого не стало. Косвенно Андрей считал себя виновником. Или инициатором… Все покойники сами свой выбор сделали… Нет, Никита, не все. Милка Карасева, та самая проститутка, через которую Андрей подбросил Антибиотику информацию о левой партии «Абсолюта», тоже погибла. Обнорский сделал все, чтобы обеспечить ей новую жизнь, вывести из-под удара. Милка погибла по собственной беспечности. Но и это не утешало…

В середине августа, сразу после выписки из ВМА, журналист городской «молодежки» Андрей Обнорский, более известный читателю под псевдонимом Серегин, вылетел в Стокгольм. Ему предстояла встреча с Катериной и работа над книгой о русской мафии вместе со шведским тележурналистом Ларсом Тингсоном. От обеих тем захватывало дух.

Шестого сентября Андрей сидел в удобном кресле «Боинга» авиакомпании САС. Он возвращался домой. В Швеции на место выбитых в подвале зубов ему поставили дорогущую металлокерамику. Улыбка у Обнорского стала как у кинозвезды. Вот только улыбаться он стал реже.

Лету до Питера из Стокгольма чуть больше часу. Для Андрея он прошел незаметно. Совсем быстро он прошел — вместил всего одну человеческую жизнь. Губы старой шведки в кресле справа беззвучно зашевелились, и Обнорский услышал строгие слова молитвы. Они прорывались сквозь гул самолетных турбин, заменяющих орган, и плыли под низким небом. Совершенство древней латыни на высоте в девять тысяч метров сжимало сердце. Слова молитвы выскальзывали из салона и звенели в морозном воздухе.

— Мы летим трахать русских девок, — прогудел штурман в кабине «Боинга». Он засмеялся. И его слова тоже выскользнули наружу и прогремели над Кронштадтом. Впереди, в дельте Невы, лежал огромный город. Он хотел казаться живым. Но у него не получалось.

Милиция и прокурорские следаки еще не успели закончить осмотр места преступления, еще стояли на обочине изуродованные машины, а слухи о бойне в районе метро «Девяткино» уже расползлись по городу. Восемь трупов — не хрен собачий. На место стрелки Кащея со Счетчиком собралось большое милицейское начальство.

Толку от них здесь было немного. А если говорить начистоту — вовсе никакого. Оперы убойного отдела УУР и РУОПа косились на группу полковников и генералов не слишком приветливо. Дело-то реально работать придется именно операм, начальство здесь находится постольку-поскольку. А дело, между прочим, дерьмовенькое: следов полно, а вот свидетелей, похоже, нет.

— Странно, — говорил негромко один руоповец другому. — Раньше для таких стрелок, с кровушкой, братаны на Медное озеро ездили.

— Скоро они в центре города мочилово затеют, — хмуро отозвался его коллега. Оба оперативника были злы. Час назад Никита Кудасов направил их на станцию метро «Девяткино» поискать возможных свидетелей. Они опросили персонал станции, опросили ментов, дежуривших в метро, — никто ничего не видел и не слышал. Оба факта, конечно, имели свое объяснение: в утреннем тумане машины не были заметны, а стрельбу мог заглушить звук проходящего поезда. Однако операм нужны были свидетели, а не объяснения, почему их нет.

Когда они доложили о полученных результатах Кудасову, тот тоже высказался насчет тумана и проходящих электричек. А потом посоветовал ребятам взять на станции расписание всех пассажирских и грузовых поездов на период с 5.30 до 7 часов.

— Уже взяли, — хмуро сказал один из оперативников. — С пяти до семи утра прошло восемь электричек и два товарняка.

— Задача ясна? — спросил начальник пятнадцатого отдела.

— Ясна, — отозвались опера и отправились устанавливать поездные бригады. Если не удастся вытянуть информацию из машинистов, придется работать среди пассажиров. Та еще работка: беготни много, а будет ли толк — неизвестно.

Никита Кудасов тоже был зол. Во-первых, потому, что нисколько не сомневался — расстрел команды Счетчика напрямую связан с выходом из Крестов Антибиотика. Во-вторых, он понимал — раскрыть дело будет сложно. А даже если и удастся раскрыть, то как привязать к нему Палыча? В-третьих, Никиту Никитича сильно раздражала группа приехавшего начальства. Кудасов давно заметил, что присутствие руководителей каким-то непостижимым образом мешает работе.