Андрей Константинов - Травля лисы

Да, да… ей передалась часть мамашиного таланта — она умеет заглядывать в человека, находить в нем слабинку и — подчинять, строить под себя, под свои интересы. По большому счету ей не нужен никто. Никто! Даже сын… Да, да! Я вижу ваш, Леонид, удивленный взгляд… вижу, вижу. Но, как нынче принято говорить, за базар отвечаю. Давненько уже, когда только-только мы с Лисичкой сошлись… а время было чумовое, горбачевское, перестроечное. Эйфория в жопе играла, и считалось тогда, что я большой художник с большим будущим… вот тогда мы сошлись. Я голову потерял от ее молодости, а она неверно оценила мою стоимость в баксах… ошиблась, значит! Так вот: довольно скоро Таня залетела. Залетела, и мы стали ждать ребеночка. Я в ту пору почти не пил… Да и зачем, судари вы мои? И так хмельной был, без водки. В голове — восторг и северное сияние… не в смысле коктейлей, а в смысле полного поглупения от простого человеческого счастья, от горизонтов бескрайних. От Лисы, мужики, от Лисы. Она, надо отдать ей должное, умеет создать у мужика иллюзию счастья и любви. И ты ей веришь. И думаешь, что она на всем белом свете видит только тебя, дышит только тобой и живет только ради тебя.

Однажды вечером зашел у нас с Лисичкой разговор о будущем нашего сына, нашего Никиты… да, да, граждане сыщики, именно Никиты. Я ведь Никитой хотел сына-то назвать, и Таня моя мне не перечила, а говорила: да, конечно. Обязательно будет у нас Никита Владимирович… Но потом все сумела повернуть по-своему. Да так, что я даже и не заметил. Так вот, зашел у нас разговор о будущем Никиты. Лисонька и говорит: вот… он будет такой, он будет сякой, он получит Нобелевскую премию. Я отвечаю: при чем здесь Нобелевская премия? Был бы человеком…Э-э, говорит моя Таня, человеков вокруг — тьма. Об них ноги вытирают. Быть человеком — все равно что быть ковриком. Пройдут по тебе и не заметят. В жизни нужно добиться такого положения, чтобы это ты мог о других ноги вытирать… Ой, говорю, Тань. С душком философия-то… Да и вообще, говорю, пусть Никитка сам свою жизнь строит… Нет, говорит она. На самотек пускать ничего нельзя. Настоящего победителя надо строить!… Постой-постой, говорю! А если он сам не захочет? А если он, не дай-то Боже, родится как у Кати девочка?… А у Кати — это сестра моя двоюродная — девочка родилась ненормальная, даун. А-а, говорит моя Таня, как у Кати? Таких, как у Кати, и из роддома брать незачем. На них время тратить — нерационально, бессмысленно. Таких надо ОТБРАКОВЫВАТЬ. Представляете! Нет, вы представляете? Меня аж передернуло всего… Вот тогда я первый раз что-то про нее понял. Впрочем, я тут же убедил себя, что я не прав. Лиса всегда умела добиваться нужного эффекта. Умела она закомпостировать мозги. Причем сделать это так, что ты ей верил. Ты себе не верил, а ей — верил.

Всех, кто встречается на ее пути, Лиса использует. Свою мамашу Таня переросла на голову. Или на две… Не знаю, не знаю и не хочу сравнивать даже: мамаша ее, которая всего на четыре года меня постарше, в другое время росла. Она запросто обсчитывала пьяных, недодавала по пятнадцать-двадцать копеек, но ей в голову не приходило, что больных детей нужно ОТБРАКОВЫВАТЬ… Теперь вы меня поняли?

Они просидели за пивом около часа, расстались приятелями. Дали совет художнику — пистолет с собой не носить. Тот согласился, что — да, не будет, но у партнеров осталось мнение, что будет за милую душу…

— Что же? — сказал Петрухин. — Один кружочек в своей схеме можешь перечеркнуть. Наш Пикассо вне подозрений.

— Но есть еще новая жена Старовойтова, — сказал Купцов. Партнеры сидели в том самом кафе, откуда звонила Любовница. — Она, кстати, моложе господина художника на семнадцать лет. Тоже, знаешь ли, фактик многозначительный. Наводит на некоторые не особо глубокие мысли.

— А смысл? Какой ей смысл давить на Лису?

— Ревность, Дмитрий. Банальная бабская ревность.

— Кажется, Старовойтов не давал таких оснований, — возразил Петрухин. — Он, если я понял его правильно, с Лисой контактов не имеет.

— В общепринятом смысле — да, — согласился Купцов. — Он не ездит к своей Лисичке трахаться, не пишет ее портретов. Но он вполне мог в нетрезвом состоянии рассказать своей Ирине то же, что и нам. На тему: стерва, блядь, но я все еще ее люблю… Вот тебе и ревность. Да еще скрытая, загнанная внутрь. Динамит, Дима. Молотов-коктейль!

— Сермяга в твоих рассуждениях, конечно, есть. Но это всего лишь одна из версий. Более того: теперь, когда я услышал рассказ господина художника, я думаю, что врагов у Лисы может быть гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Но нам нужен только один… всего один.