Гульназ Ямалеева: Три дня до эфира

— Да какое тут здоровье, — махнул рукой полковник Тарасов и неожиданно повернулся к заместителю:

— А ты небось, Олег Филиппович, опять своего протеже в дело потащишь?.. — И, поглядев на как будто не понимающего, о чем идёт речь, Тихомирова, добавил едко:

— Мастера терять удостоверения и регулярно топить оружие в водоёмах Санкт-Петербурга…

— Это вы о ком? — с невинным видом спросил Тихомиров.

— О ком? Ясное дело о ком. О твоём любимчике, Олег, о небезызвестном Лехе Николаеве.

— Парень он толковый, — осторожно произнёс Тихомиров.

— Неорганизованный — ты хочешь сказать… Тихомиров опустил было голову, но тут же поднял и с хитрой улыбкой произнёс в защиту своего «протеже»:

— Везучий он, Иван Иванович. А в нашем деле без везения никак нельзя!

— Значит, настаиваешь?

— Думаю, Краснов один не справится…

— Но только смотри, потом не жалуйся.

— Естественно! — обрадовался Тихомиров. — Значит, разрешаете включить Николаева в расследование?..

— Делай как знаешь, — кивнул согласно Тарасов и направился в свой кабинет.

— Под мою ответственность, — радостно улыбнулся Тихомиров.

— Ну это конечно! — ответил, не оборачиваясь, Тарасов. — У Николаева-то своей ответственности нет!

— Ну вы скажете, — обиделся Тихомиров.

— Шучу, шучу… — усмехнулся Иван Иванович. — Включай в дело Алексея.

Николаев лежал на диване и недовольно следил за тем, как Шура наводила марафет. Девушка сидела перед зеркалом и добросовестно укладывала волосы в замысловатую причёску.

— Лёш, так хорошо будет? — она повернулась к мужчине и кокетливо повертела головой.

— Угу, — мрачно промычал Алексей.

— Да? — не замечая угрюмого настроения Николаева, спросила Шура и опять повернулась к зеркалу. — А мне кажется, слишком легкомысленно получилось. Ты так не считаешь?..

Ответом ей было молчание.

Девушка опять распустила волосы и взяла в руку расчёску. Затем несколько раз провела ею по голове, приподняла прядь и ловким движением закрутила волосы на затылке. Получилось что-то наподобие гигантской улитки.

Николаев молча наблюдал за её манипуляциями.

— Шура, а ты куда так собираешься? На свидание, что ли? — вкрадчивым голосом спросил он.

— Не-е, — отрицательно покачала головой девушка, — на работу. Кто ж ходит на свидание с утра?

— А че ты так перед зеркалом крутишься? Шура удивлённо повернулась в сторону Алексея:

— Николаев, ты что, ревнуешь?

— Не-а, — раздражённо ответил Алексей, — я вообще-то не ревнивый.

Просто… ты так никогда на работу не собиралась. Смотри вон, как намазалась, кудри свои уже полчаса чешешь…

— Я что, должна лахудрой ходить? — загадочно улыбнулась Шура. — И потом, работа у меня такая. Должна выглядеть каждый день на все сто.

— Дурацкая эта работа!

— Какая есть. Ты ж меня к себе не берёшь. На дело сколько времени я прошусь, и все без внимания. Вот мне и приходится красоту наводить и на свою работу топать.

— И все-таки, Шура, ты чего сегодня марафетишься, а? Ответь, — взмолился Николаев.

— Я сегодня беру интервью у депутата, — объяснила девушка. — Ну, успокоился?

— А-а-а.

— Вот тебе и «а», — передразнила его Шура и подсела поближе к Алексею.

— А по поводу «дела» — это я серьёзно прошусь. Возьми меня как-нибудь с собой.

Я ж смелая и… — она согнула руку в локте и шутливо продемонстрировала мускулы, — сильная!

— Возьму, возьму, — грустно ответил Николаев, — вот только дела у меня пока нет. Начальство меня недолюбливает. Филиппычу все время приходится просить, клянчить. А что я могу поделать…

Вздохнув, Шура встала и вновь подошла к зеркалу:

— Вот поэтому, Николаев, я и марафечусь. — Она сделала последний штрих на лице и, довольная собой, повернулась к Алексею:

— Значит, так: кофе в шкафу, масло в холодильнике, хлеб на столе, яичница на плите. Пока!

И она упорхнула за дверь. Николаев встал, подошёл к зеркалу. Оттопырил уши и передразнил Шуру:

— Яичница в шкафу, кофе в холодильнике, хлеб в морозильнике… Пойду проверю!

Тихомиров молча сидел в кабинете Снегирёва и наблюдал, как хозяин нервно расхаживал из угла в угол. За последнее время отец похищенного ребёнка сильно изменился. Под глазами появились тёмные круги, щеки впали, у рта образовалась горькая складка. Кто бы мог подумать, что ещё три часа назад этот вмиг постаревший человек выглядел таким лощёным, моложавым и ухоженным.

— Иван Давыдович, вы бы присели, на вас смотреть страшно, — наконец произнёс майор.