Андрей Воронин - Инкассатор - Страшный рассказ

Его взгляд скользнул по недавно написанным строкам, переместился немного правее и уперся в пузатую медицинскую склянку с хлороформом. Хлороформа в склянке оставалось больше половины; рядом со склянкой лежал скомканный носовой платок, а еще правее, на самом уголке стола, поблескивал старенький секундомер. При виде этих предметов в темя толкнулась тупая головная боль, но тут же прошла. Александр подумал, не повторить ли ему эксперимент, но потом решил, что не стоит: одного раза было вполне достаточно — если не для его героя, то для него самого.

«Старая, покрытая липким налетом деревянная полка, служившая прежним хозяевам чем-то вроде буфета, все еще висела в углу. Скрипя рассохшимися половицами, он подошел к ней, отдернул пожелтевшую, изъеденную молью ситцевую занавеску и увидел стоявшую между бутылкой подсолнечного масла и криво надорванной пачкой крупнозернистой соли медицинскую склянку с коричневой резиновой пробкой. Склянка притягивала взгляд с той же мрачной, не поддающейся описанию силой, что и открытые ворота сарая. Но если черед сарая еще не пришел, то время воспользоваться содержимым склянки как раз приспело, тем более что этот эксперимент ни к чему его не обязывал — по крайней мере, пока.

Он потянулся за склянкой, но передумал и вернулся к кровати, чтобы одеться. Ему вдруг показалось унизительным и даже небезопасным лежать без сознания в одном нижнем белье при ярком солнечном свете. Он знал, что это ерунда — на двадцать верст вокруг него не было ни одной живой души, — но все-таки оделся и даже завязал шнурки на старых кроссовках, как будто собирался на прогулку по лесу. После этого он вытащил из-под кровати потертую спортивную сумку „Адидас“, раздернул заедающую „молнию“ и, порывшись внутри, извлек оттуда новенький, купленный на прошлой неделе секундомер в круглом хромированном корпусе. Нажав на выступающую сверху кнопку с продетым в нее кольцом, он немного послушал звонкое стрекотание механизма, похожее на песню механического сверчка, притаившегося в щели за домашним ядерным реактором в футуристическом жилище двадцать третьего века. Загнав сумку обратно под кровать небрежным движением ноги, снова подошел к полке и, не медля, снял с нее пузырек.

В пузырьке был хлороформ».

Александр задумался, не зная, стоит ли упоминать о том, откуда взялся хлороформ, а потом решил, что да, стоит. Потому что в теперешней жизни обыкновенному законопослушному обывателю вовсе не так просто раздобыть хотя бы пару таблеток димедрола, не говоря уже о хлороформе или, к примеру, мышьяке. И если уж он решил написать по-настоящему правдивый рассказ, пренебрегать деталями не следует. Именно мелкие, узнаваемые детали заставляют читателя поверить в правдивость текста, почувствовать себя участником событий, происходящих в реальном пространстве и времени…

Тем более что в происхождении склянки с хлороформом не было ничего сверхъестественного. Он украл ее из больницы, где работала Ольга (и Ника), прямо в операционном блоке, пока жена мыла руки после очередной аппендоэктомии, а любовница стояла рядом, держа наготове полотенце и периодически бросая на Александра испуганные взгляды через плечо. Она всегда была ужасной трусихой, эта Ника, и, сталкиваясь с этим, Александр всякий раз удивлялся, как она ухитряется не грохаться в обморок при виде крови. Она была операционной сестрой и часто ассистировала Ольге во время операций. Поначалу эта ситуация — жена и любовница, работающие в одной упряжке, — казалась Александру чреватой большими неприятностями; несколько позже, когда выяснилось, что Ольга либо ничего не замечает, либо не хочет замечать, это стало его забавлять, а к началу третьего года такой жизни необходимость в присутствии жены кивать Нике как посторонней, уже не вызывала ничего, кроме глухого раздражения. Постоянная ложь была обременительна, как прикованное к ногам пушечное ядро, но перестать лгать Александр не мог. Перестать лгать означало бы сделать окончательный выбор, отказаться от одной из своих женщин ради другой, а на это он пока не был способен. Каждая из двоих была дорога ему по-своему, каждую из них он любил и отчаянно ревновал ко всему, что движется, давно привык считать обеих своей неотъемлемой собственностью и не видел никаких причин к тому, чтобы по доброй воле от этой собственности отказываться.

Тут он вспомнил все, что ему вчера наговорила по телефону Ника, и до звона в ушах стиснул зубы. Надо же, какая вышла нелепость…