Андрей Воронин - Инкассатор - Слезы из черного золота

– Я не обосрался, Васильич, – скривился Синьков, – я не обосрался. Я там стоял до последнего. Я спас десять ребят от смерти, а не Талипов. Ты что, Васильич, позицию этих говнюков занимаешь и меня агитируешь? Может, мне еще извиниться перед уважаемым полковником?

– Извинишься! – вскричал Липатников, вскакивая с кровати. – Извинишься, как пить дать. Прилюдно. Ты потерял выдержку! Ты, который никогда не позволял себе срывов и смело выполнял свою работу, пацанов от смерти спасал... Вся твоя теория сейчас псу под хвост, ты что, Виталик!

– Ты знаешь, – вздохнул Синьков, – я ведь и после гибели батальона так думал. Вот как раз об этом бойцу одному говорил, когда за духами в гору шли. А потом, как увидел склад оружия на поляне, понял, что духи разошлись по домам, как ни в чем не бывало. И что-то надломилось. Понимаешь. Все было ясно и понятно. Боевики разбили наш батальон, мы пошли следом, должны были уничтожить врага... А он просто растворился... Пух! – Синьков взмахнул руками и, разведя их в разные стороны, продолжил: – И теперь те, кто нас посылал уничтожить террористов, примут их с распростертыми объятиями... Кто-то из боевиков, перейдя на сторону федералов, может быть, даже пойдет работать в милицию, кто-то вообще в управление, как большая часть чеченской администрации. Мы ведь уже забыли, что бывший главный муфтий Чечни Ахмад Кадыров был духовным наставником боевиков. Дудаев назначил Кадырова верховным муфтием Чечни. И Кадыров отблагодарил генерала, немедленно объявив джихад России. Никто, кстати, не слышал, чтоб он его отменил. А потом все списалось, и он благополучно перетащил всех своих людей в новую официальную администрацию...

– Но ты и раньше это знал? – удивился Липатников.

– Знал, – согласился Синьков. – Но одно дело знать, а другое – видеть на деле. Вот там, когда идешь с одной мыслью: растерзать сволочей. За каждого пацана по три раза... А сволочей нет. И я не удивлюсь, если вскоре кого-нибудь покажут по ящику в чеченском парламенте. Ты знаешь, я только сейчас понял, что вся эта война напоминает собаку, пытающуюся укусить себя за хвост. Крутятся, крутятся на месте, а кто-то на всем этом бабки делает. И бродить по горам с автоматом бесполезно, потому что скоро я могу оказаться в одном строю с теми, кого вчера ловил. А я не могу идти в бой с людьми, готовыми выстрелить мне в спину. Не могу... Я привык биться с врагом лицом к лицу.

– Говоря армейским языком, ты на тактике понял стратегию, – подытожил Липатников. – Вот и у тебя глаза открылись, последний из могикан... – полковник медленно прошелся по палатке. – Да, – продолжал он, – парадокс в том, что мы уже десять лет пытаемся навести тут порядок, и как только дожимаем бандитов, власть тут же переходит к ним... Но что делать? Сейчас, Виталик, времена несколько другие. Давай оставим стратегию и философию, а лучше поговорим о тактике. Ты понимаешь, что Талипов не оставит тебя в покое? Пока ты в лагере, мы хоть как-то можем тебя оградить, но он все равно добьется своего. Такие люди обид не прощают. И потом, когда ты крикнул о каком-то Филатове, он в лице переменился. Кстати, что это за человек?

– А, – махнул рукой Синьков, – долгая история.

– Короче, Виталик, ты сам понимаешь, в лучшем случае тебе грозит увольнение. Без льгот, пенсии и тому подобное... За проступки, дискредитирующие высокое воинское звание. В худшем... Об этом я не хочу говорить. Так что давай заминать это дело. Ты уже не мальчик. Батальоном десять лет командуешь... Сорвался впервые. Короче, утрясешь это дело, извинишься перед этим ублюдком и исчезнешь с Кавказа. В Москву тебя отправим. Квартиру получишь, семьей обзаведешься, спокойно дослужишь в генштабе, тебя, кстати, давно туда Мишка Олейников зовет. Я думаю, ты для этого созрел. Предоставь право по горам скакать молодым бойцам, – заканчивая фразу, Липатников улыбнулся и по-дружески добрым взглядом посмотрел на комбата.

– А если я не соглашусь? – спросил Синьков.

Липатников мгновенно переменился в лице.

– А твоего мнения никто не спрашивает, – резко ответил он, выпрямляясь во весь рост. – Тебя приказом переводят. Это твой единственный шанс. На Кавказе тебе оставаться нельзя.

И, не желая продолжать разговор, полковник вышел, а Синьков с безразличным лицом вернулся в прежнее положение.

– В Москву так в Москву, – махнул он рукой, закрывая глаза.

В этот момент в палатке вновь послышался шорох.

– Ну что еще? – спросил Синьков, поднимая голову.

К его удивлению, вместо Липатникова вошли три человека в милицейской форме.