Михаил Нестеров - Агент силовой разведки

– Это нужно одному, а не всем.

Он любил этот фильм и знал продолжение этого короткого монолога: «Это нужно одному, а не всем, понимаешь? Одному! Такое бывает только раз в жизни. Ну, принесешь ты это золото. Ну и что? Они тебя за это же золото и расстреляют!»

Лугано пожал плечами:

– Каждый сам для себя решает, что нужно одному, а что – всем.

Ему не давала покоя одна вещь: Мартьянов, разработавший гениальную операцию, допустил одну-единственную ошибку: передал Болотину, на горбу которого и выезжал в рай, список ценностей из «Восточного фонда». Вадим не мог забрать все предметы уникальной коллекции – ему для этого понадобился бы, по меньшей мере, пикап. Лугано поставил себя на место Вадима – и забрал самое ценное: три-четыре картины, вырезав полотна из рамок, алмазные подвески, бриллианты, жемчужные и изумрудные ожерелья, панагии, пекторали, – но оставил бы часы, золото, серебро, керамику. Кто станет хозяином оставшихся вещей, для него неважно. Но хозяин рано или поздно начнет распродавать коллекцию, на черном рынке всплывут серебряные кофейники и золотые перечницы с орнаментом гэдзун, имбирницы, кружки времен Карла Второго... Если отслеживать черный рынок по этим предметам, деятельности Мартьянова там не найти. Наоборот: оставленные им в хранилище предметы, список которых он передал Болотину, разбросают преследователей по всему свету, остановят у неприступных стен частных коллекционеров. Это все равно что искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет.

Так думал Вадим Мартьянов – в том, что это так, Лугано не усомнился ни на минуту, слишком много Вадим поставил на карту. Его план был близок к идеалу. Он не метался по хранилищу, он точно знал, что ему нужно взять . Мысленно он десятки раз заполнял сумки, снимал бесценные полотна с подрамников. Его движения были отточены. Но если Лугано мыслил так же, как и Мартьянов, он мог выйти на его след.

Лугано вернулся к мысли о черной кошке в темной комнате. Кошки там могло и не быть.

Он в упор посмотрел на Болотина:

– Дайте мне взглянуть на список Мартьянова.

Хозяин дома переадресовал просьбу Жученко, щелкнув пальцами:

– Принеси. Список в папке верхнего ящика стола.

Пока того не было, генерал предложил гостю еще водки.

– Нет, мне хватит, – отказался Лугано.

Через пару минут он принял от Валерия Жученко лист бумаги. Первой в списке значилась работа Михеля Зиттова «Екатерина Арагонская». Вторая строчка – ожерелье из жемчуга эпохи Возрождения. Третья – люцерновые часы. И дальше по списку...

– Вы перепечатывали его?

Болотин подумал о том, что Лугано влез ему в голову.

– Да, – подтвердил он. – Перепечатывал десятки раз. Вот этими пальцами стучал по пишущей машинке. Особенно часто – последние годы. Вы можете назвать это болезнью. Я как будто видел картины и украшения и описывал их. Моя дочь недавно сказала мне: «Ты подхватил неизлечимую инфекцию». Что же, она оказалась права. Можно сказать, моя жизнь разрушилась, когда меня отправили в отставку; утешением мог бы стать «Восточный фонд». Я протянул к нему руки, но остался ни с чем. Мне трудно объяснить свое состояние. Я только грезил образом Екатериной Арагонской и ее жемчужными подвесками, и поражение от Директора было самым обидным в моей жизни. Я до сей поры не могу понять, почему проиграл...

У генерала была тайна – секретная комната, которую он приготовил для личной экспозиции предметов искусства...

Болотин мысленно перенесся на двадцать лет назад, но чувство сожаления о том, что в деле о «Восточном фонде» он не мог обойтись без посторонней помощи, осталось и в этом времени. Генерал был убежден в том, что политика, основанная на дружбе и преданности, обречена на провал, поэтому фундамент у нее другой: одна часть устрашения, две части компромата, три части бессовестной лжи. Все это тщательно замешивается и прочно застывает. На века. Если ему было нужно реализовать какое-нибудь грязное дело, исполнителей он поначалу выбирал методом «тыка»: «ты, ты и ты». Это до исполнения они чисты, а выполнив приказ, измажутся по уши. И становились частью системы. А дальше, спрашивая, мог ли конкретный человек поручиться за кого-либо, получал утвердительный ответ: «Ну конечно!» Взаимные обязательства каждого члена системы образовывали порочный круг, а система становилась самым закрытым органом.

И вот Болотин оказался во власти алчности. Его желания разрослись до степени неудержимости. Он не мог допустить, чтобы мировыми шедеврами, которым не было цены, любовался еще кто-нибудь, кроме него. С другой стороны, его жадность имела изъян: он очень хотел, чтобы весь мир знал, насколько он счастлив и богат, уникален. Генерал назвал это реакцией жадности к зависти .