Юлия Латынина - Саранча

Поэтому, когда пьяный Спиридон предложил Семену сыграть с ним на любовниц — на щупленькую Мирославу и на роскошную длинноногую блондинку, которая сидела тут же, прижавшись к Спиридону потрясающей грудью. Колун согласился. И проиграл почти с облегчением.

Он думал, что после этого Мирослава будет ему безразлична. В конце концов, это не девушка, которая принадлежала ему и только ему… Вместо этого Колун пил всю ночь, пока не свалился лицом в салат, а наутро первой его мыслью, мелькнувшей в необычайно ясной, ни разу не страдавшей от похмелья голове, была мысль о том, что он убьет Спиридона.

И вот теперь, после Спиридона и после Нестеренко, после двух мужиков, которые делали с ней бог знает что, она оказалась в его доме. Раньше этого не было. Колун снимал ей небольшую квартирку в южном конце города, и последнее время он проводил в этой квартирке слишком много часов.

— Что-то случилось? — спросила Мирослава.

Колун мог бы ответить. Но это означало упомянуть Спиридона в разговоре с Мирославой, а этого ему меньше всего хотелось.

— Ничего, — ответил Колун, — иди спать.

Серые глаза Мирославы смотрели на него с внимательным вызовом.

— Только с тобой, — сказала девушка.

Пожалуй, это и бесило Колуна в ней больше всего. Она не была покорна и не была глупа. Со всем нахальством своих восемнадцати лет она пыталась вести себя так, словно ей приходилось принимать решений не меньше, чем Колуну, и, если бы хоть один из его людей в ответ на его приказы вел бы себя так, как Мирослава, он давно бы получил пулю в лоб.

Колун мягко шагнул вперед, подхватил Мирославу на руки. Она была такой легонькой, что, казалось, тяжелые джинсы составляют половину ее веса. И тут же, как всегда, у Колуна сладко закружилась голова, стены дома расплылись в одно цветное пятно, и на этом пятне он видел перед собой одно только лицо Мирославы, скорее хорошенькое, нежели красивое, с большими серыми глазами, неровными крупными зубками и бледными, лишенными всякой косметики губами.

— Со мной так со мной, — весело сказал Колун.

Павлу Когуту по кличке Спиридон повезло: его не схватили и не подстрелили. Выбежав из заводоуправления, он метнулся в сторону, забежал в третий цех и бросился прочь вдоль молчаливых, крашенных серебряной краской сборников. Ребята Нестеренко кинулись за ним, раздалось два или три выстрела, но тут оператор в пультовой врубил громкую связь и заорал, аки Господь с тучки, чтобы они не стреляли, а то тут будет почище, чем в токийском метро после газовой атаки.

Московские братки стрелять не стали, Спиридон зайцем выскочил за обваловку, перемахнул через забор и, петляя, побежал по переплетенью черных газовых труб, змеившихся над раскисшей землей.

Где— то через километр трубы ушли в землю: вокруг Спиридона тянулась жиденькая, истощенная химией лесополоса, а за ней начинался затянутый черным ледком пруд-отстойник, служивший сразу двум комбинатам: «Заре» и «Тарскнефтеоргсинтезу».

Спиридон бездумно побежал по льду.

Это было странное решение, которое можно было принять лишь в том случае, если бы за бандитом гнались с собаками и автоматами, чего вовсе не наблюдалось, и даже в этом случае человек, сохранивший остатки рассудка, на лед бы не ступил. Было начало марта: морозы всю эту зиму были не особенно страшные, лед — некрепок, а под коркой слежавшегося снега, по которому бежал Спиридон, была даже не грязная вода, а мазутная трясина с вкраплениями самых экзотических соединений.

Где— то на середине пруда Спиридон провалился ногой в трещину, выдрался, потеряв ботинок, и побежал дальше. Он мало соображал, что делает, но слепая удача, благоволящая пьяным и сумасшедшим, хранила и его: Спиридон миновал лесок, вскарабкался через забор какого-то дачного товарищества, наугад рванул дверцу в какое-то теплое, полное сена место -и заснул.

Проснулся Спиридон часа через три. Кругом было темно, он лежал на сопревшем сене, и в темноте слышалось какое-то странное сопение. Голова была сравнительно ясной, а вот все, что случилось с ним после истории в кабинете Санычева, напротив, было подернуто сладким наркотическим туманом.

Внезапно сердце пронзила мысль о том, что его поймали и эта чернота вокруг и дыханье — поганый милицейский обезьянник или, того хуже, подвал… Спиридон дернулся, в этот момент что-то большое и шершавое лизнуло его в ухо и протяжно замычало. Бандит дико заорал, вскочил на ноги и, выхватив из кармана коробок спичек, лихорадочно чиркнул спичкой.