Сергей Дышев - Вы хотели войны? Вы ее получите!

– О, мир вокруг! – промямлил непослушными губами Глеб. – Чего они все скачут? Козлы... Кладбище вампиров... Кристи? Это ты? Я вижу... Это ты-ы-ы-ы, гы-гы-гы... медитация. А они все – уключенные звери.

– Я что-то забыла, – Кристи, прижав ладошки к побледневшим щекам и мотая головой, не заразительно, а как-то пустозвонно рассмеялась. – И не могу вспомнить. Улетный расколбас...

– Раз – колбас! Два – колбас! Три – колбас... – отозвался Глеб.

Вдруг из воздуха соткался полупрозрачный официант. Он наклонился и бодро сообщил:

– Колбасы нет! Не держим-с!

Тут же официант растворился в воздухе. Впрочем, на него никто, кроме Глеба, не обратил внимания.

Яна раскачивалась на диване. На лице у нее застыла пустая улыбка куклы.

– Я вспомнила, что ты не могла вспомнить. То, что ты не могла вспомнить... надо забыть. – Яна мучительно задумалась. – Я тоже что-то должна вспомнить... Ванька-альпинист? Нет, не он... Да, Глеб, ты говорил, что мы уйдем в нирвану? Мы уже в ней?

– Уже в ней... – мотнул по-лошадиному головой Глеб. – Я комбинирую желания, удовольствие, наслаждение, счастье и всех этих вампиров... Вместе с дозой «хеннеси». За нашу маму! – он плюнул в сторону пляшущих, отхлебнул коньяк из рюмки, задумался. – У мамки бабла – на тонну чистейшей дури...

В черном углу ночного клуба «Черный бархат» две застывшие нетанцующие фигуры могли сойти за восковых манекенов, если б сутулого парня с липкими волосами на лице не выдавали тремор пальцев, а мужчину в черном – вращающиеся, как шары в подшипнике, зрачки. Эдисон и Холеный, как полководцы после недолгого боя местного значения, наблюдали с «командного пункта» шевеления уцелевшего на поле брани людского состава. Больше всего их занимали трое молодых людей: парень и две девушки за столиком. Они, известное дело, перебрали свежего героина. Что хотели – получили. Перебрали, пережрали, сладко им живется, хотели еще послаще... А завтра им будет тяжело, не то слово – страшно, они увидят зверя, который скажет: я от вас уже никогда не отстану, и вы отныне будете у меня на цепи. И сколько бы вы не просили, не умоляли, ни ползали на коленях, вы станете рабами иглы и черного кайфа, и с каждым разом он будет горше самой горькой полыни, самого смертоубийственного мышьяка... Ну, а завтра, смущаясь, как бы ненароком, да, конечно, в последний раз, приползут и попросят добавки, как детки кашки поутру. Все это Холеный знал, как «букварь наркомана», от первого до последнего слова.

Они оба, разные и ненавидящие друг друга до заворота кишок, были едины в одном: больше, чем деньги, им приносило наслаждение, буквально на грани сексуального, познание и ощущение, наблюдение за процессом одураманивания, самоуничтожения этих выпендрежных, наглых, самоуверенных юнцов, получивших все от жизни благодаря прохвостам-родителям. И если Эдисон, недоучка, кидала, барыга, «свой в доску парень» сам сгорал потихоньку вместе с клиентурой, то Вальтер, Холеный, как ему метко влепили прозвище, в самых страшных снах не прикоснулся бы к наркоте. И потому его особым интеллектуальным наслаждением было без кирпича в голове угадывать, распознать среди праздной толпы своих клиентов-торчков. Яна, Глеба и Кристину, находившихся в полной прострации, не заметить было нельзя.

Подъехав, наконец, к клубу, Иван стремительно прошел внутрь, отстранив охранников, бросил:

– Я – за своей женой.

Музыка оглушила.

«Пир во время чумы», – подумал он, ощутив себя внутри вращающегося фантастических размеров детского калейдоскопа.

Чего только не повидал на войне Родин – кричащих от нечеловеческой боли раненых, контуженных с диким пустым взором, заживо искалеченных...

Он сразу увидел их – Яну, Кристину и Глеба, осоловелых, с растекшимся сознанием.

Иван схватил за грудки и сильно встряхнул Глеба, еще подававшего отчетливые признаки жизни.

– Что вы принимали? Что жрали, спрашиваю – «колеса»?

– И «колеса» тоже, – с обвисшей улыбкой отозвался Глеб. – Улетная дурь...

– Кто вам дал?

– Изобретатель электричества...

– Эдисон, что ли? – Родин метнул взгляд в зал.

– Ага... – кивнул Глеб.

Иван наклонился к Яне, но она вряд ли его узнала. Он стал бить ее по щекам, но – тщетно. Как размазанная каша, она вряд ли представляла, что происходит вокруг. Иван поднял ее левую руку, сразу увидел след от шприца. Сомнений не оставалось.

– Зачем же ты, дура, кололась? – простонал он.