Всеволод Бенигсен - ВИТЧ

— Чем занимаешься?

Максима этот вопрос всегда заставал врасплох. Сказать, что ты писатель — все равно что сказать, что ты поэт. Люди смотрят как на идиота. При этом писателем он был уж получше, чем Толик — кинорежиссером, однако слово «режиссер» у всех вызывало священный трепет. Ну как же! Писать каждый может. А кино снимать — это удел избранных. Даже если ты — полная бездарь. Говорить таким людям, как Андрей, что ты — искусствовед, еще глупее. Для них это все равно что бездельник.

— Да так, журналистикой подрабатываю… пишу что-то… А ты?

Спросил из вежливости. Его совершенно не интересовал ни род деятельности Андрея, ни его положение в обществе. Тем более что он и не очень-то помнил этого Андрея. Кажется, был какой то белобрысый в классе по имени Андрей — он ли?

— Заведую крематорием, — ответил Андрей. — Если что, заходи, устрою вне очереди.

И снова загоготал.

— Зайду на днях, — мрачно ответил Максим.

— Заходи и друзей приводи!

С юмором у Андрея было все в порядке.

После этого звонка Максим еще долго отходил, пытаясь, подобно спиритическому медиуму, вызвать в памяти образ Андрея, а также Люды и всех остальных. Андрея он наконец вспомнил. Перешел к ним в школу в восьмом классе. Запомнился тем, что вечно просил дать списать. Причем делал это настолько занудно и унизительно, что давать-то давали, но с большой неохотой.

«Поразительно, — подумал Максим, — такой зануда, и превратился в гогочущего жизнелюба. Не иначе как работа в крематории меняет характер в лучшую сторону. Может, и мне в гробовщики податься?»

Эта мысль неожиданно привела его снова к теме Привольска, погибшего «при неизвестных обстоятельствах» майора Кручинина, к Блюменцвейгу, к «Глаголу» и собственно книге. Максим снова бросил сценарии и бессмысленные переписки и вернулся к книге.

А через пару дней позвонил Куперман и сухо сказал, что предложение насчет музея принято, так что пусть приезжают для переговоров.

Максим тут же перезвонил Зонцу. Тот был сдержан и деловит. Как-то даже чересчур деловит. А когда Максим сказал что-то насчет музея Привольска, Зонц почему-то буркнул «музейщики», хотя было совершенно непонятно, что он вкладывал в это слово. Но потом Зонц как будто исправился, пару раз пошутил и предложил Максиму осуществить поездку в Привольск в начале следующей недели.

Максим согласился, и они попрощались.

После этого Максим решил позвонить Блюменцвейгу. Во-первых, он все-таки хотел вытянуть из того информацию о «Глаголе». Во-вторых, а вдруг тот все таки решит поехать в Привольск за компанию? В дороге бы и поговорили.

Весь день у Блюменцвейга никто не брал трубку. К вечеру ответил тихий женский голос:

— Алло.

— Алло, — слегка растерялся Максим. — А можно Якова?

Женщина кашлянула.

— А кто его спрашивает?

— Приятель.

— Понимаете, — начала она и запнулась, — тут такое дело… в общем, Блюменцвейг умер.

— Как умер?! — опешил Максим. — Когда умер?!

— Да дней пять назад. Упал с платформы под поезд. Я, правда, деталей не знаю. Я просто сестра хозяйки квартиры. Он же ее снимал. В смысле, квартиру… Мы тут ремонт сейчас делаем. Обои меняем. Надо потолок покрасить. Может, паркет перестелить…

Женщину почему-то понесло в детали будущего ремонта — возможно, этим она пыталась компенсировать недостаток информации касательно смерти Блюменцвейга.

— Подождите, — прервал этот словесный поток Максим. — А как же вещи, библиотека?

— А их вчера забрал его брат двоюродный… Он сначала на полках что-то искал… потом рукописи и документы забрал…

— А книги?

— Не, книги он оставил… И мебель оставил… Но только что с ней делать… мы бы вывезли на дачу, но там и так всего хватает… в прошлом году мы сарай новый построили, но там же яблоки…

— А когда же похороны? — перебил Максим, чувствуя, что женщину, словно уставшего пловца каким-то подводным течением, все время относит от главной темы разговора.

— А его вроде кремировали уже… Но, если честно, это мне сестра сказала, а сама я не в курсе.

— Понятно, — растерянно прошептал Максим, не зная, что еще спросить, но не решаясь повесить трубку, словно смерть Блюменцвейга только с окончанием разговора станет непреложным фактом.

— А вы, может, хотите книжки забрать? Так они сейчас пока тут.

— Я подумаю…

— Вы извините, мне надо идти, — смущенно сказала женщина и, не дождавшись ответа, повесила трубку.

«Вот тебе и крематорий, вот тебе и ВИТЧ», — подумал Максим, чувствуя, как нагрелся от его щеки пластик телефонной трубки.