Всеволод Бенигсен - ВИТЧ

— Но это ж ради собственной наживы.

— Может быть. Но главное — это сделать большое дело.

— Хорошее дело — государство обманывать и мертвыми торговать.

— Ну, во-первых, мертвыми торгуют и все остальные, если помните. Только он покупает, а они продают. Во-вторых, у нас невозможно государство не обманывать, потому что иначе оно тебя самого обманет. А в-треть-их, он — сам себе государство. Полагаю, он вообще единственный свободный человек в этом романе.

— Поэме.

— Неважно.

— Я немного запутался… И потом, вы… слегка передергиваете идею Блюменцвейга.

Зонц отвлекся от дороги и с интересом посмотрел на Максима.

— Вот как? В чем же?

— Блюменцвейг не имел в виду, что всякий талант есть благо для серого общества. Талант, который выделяется из этого общества ради собственной выгоды за счет еще большего оболванивания общества, страшнее самого серого носителя ВИТЧ.

— Да? — задумчиво переспросил Зонц.

— Да, — твердо сказал Максим. — И Чичиков здесь не лучший пример свободного творческого человека.

— Ну что ж… Может, вы и правы. Хотя, по-моему, сам Блюменцвейг этим тоже грешил. Когда создавал свои театры дегенератов, общества вкладчиков и всякие дикие объединения.

Максим снова почувствовал в интонации Зонца ка-кое-то внутреннее восхищение и даже теплоту по отношению к Блюменцвейгу. Словно он говорил о духовном брате.

— Может быть, но совершенно очевидно, что все эти партии были ему глубоко до лампочки. Ощущение, что он как будто с кем-то боролся.

Зонц достал сигарету и нажал кнопку прикуривателя.

— А он действительно боролся. Сам с собой. И с фоном. Заметь, все его начинания идут вразрез со временем, а их распад происходит именно тогда, когда они начинают сливаться с этим фоном.

— Да, — задумчиво согласился Максим. — Боролся. Или оттягивал.

— Что?

— Не знаю. Он похож на человека, который, потеряв любовь, бросается во все тяжкие. Это какой-то бесконечный вызов себе и реальности.

— Может быть…

Зонц прикурил и, выпустив тонкую струю дыма, добавил:

— Только не надо забывать, что мы сейчас обсуждаем человека, который, полагаю, не совсем психически здоров. Посему… немного критичности не помешает.

Тут Зонц неожиданно рассмеялся. На сей раз смех его почему-то показался Максиму особенно неприятным и фальшивым.

— Впрочем, — сказал Зонц после паузы, — бог с ним, с Блюменцвейгом. У нас другие задачи.

В городе С., что располагался рядом с Привольском, они сделали небольшую остановку и пообедали в ресторане небольшой, но по-московски дорогой гостиницы. За все платил Зонц, что добавляло нервозности в состояние Максима, который ужасно не любил быть кому-то что-то должен.

Попутно они осторожно интересовались у местных жителей насчет Привольска. Сам Зонц в этих краях ни разу не был и потому слегка путался, несмотря на довольно подробную карту, где никакого Привольска не было, только точка, поставленная чьим-то жирным фломастером. Единственное, что смущало Максима, — это то, что их визит был как будто инкогнито. Было не совсем понятно, почему Зонц не может обратиться (со своими-то полномочиями) напрямую к местным властям — те-то наверняка знали, где, что и почем. И вообще их должны были встретить какие-то чиновники или как там принято у власть предержащих. Вместо этого советник президента по культуре спрашивал у местных жителей, где тут Привольск, словно был простым заблудившимся туристом. Впрочем, возможно, Зонц не хотел подымать волну. Вел свою игру и не хотел впутывать в нее лишних людей. Он был элегантен и бесшумен, как пантера.

После получаса блужданий по бездорожью (благо было лето) им попался какой-то подвыпивший дед с авоськой в руке, который прошамкал беззубым ртом, что, мол, была какая-то военная часть на окраине города, а может, и сейчас есть — только там ворота железные и стены с колючей проволокой. На вопрос, где именно эта часть, он только махнул рукой куда-то в сторону неба. Никакого более определенного направления добиться от него так и не удалось. Однако, проплутав еще час, они наконец увидели нечто, отдаленно подходящее под вышеуказанное описание — высокие стены, колючая проволока, железные ворота. Оказывается, все было гораздо ближе, чем они думали. Этот военный объект был почти частью города С., точнее сказать, одна из улиц города фактически упиралась в его железные ворота. Другое дело, что дома в этой части города были заброшены и полуразрушены, асфальт давно растрескался и превратился в пыль, а по краям дороги все заросло лопухами и крапивой. Очевидно, город, если и расширялся, то явно в каком-то другом направлении. Зонц остановил джип за сотню метров до ворот и выключил мотор.