Михаил Любимов - С бомбой в постели

Он проснулся, как ни странно, совершенно бодрым. Настроение улучшилось: в конце концов, скандал он сможет замять. Встал и придирчиво осмотрел себя в зеркало — никаких следов и вообще выглядел отлично. Принял ванну, побрился, выпил кофе по-турецки и. позвонил Беседину.

— Григорий, у меня к вам одно очень важное дело. Не мог бы я к вам подъехать?

Беседин уже сидел на Лубянке, ожидал звонка и немного нервничал: а вдруг не позвонит? Вдруг наложит на себя руки? Такое случилось с одним французом.

— Я сегодня очень занят. — сыграл Григорий Петрович.

Но посол настаивал, подчеркивая важность дела, и Григорий Петрович уступил, назначив рандеву на три часа дня, и к этому времени переместился в личный кабинет в здании Совета министров в Охотном.

Все было ясно: посол попросит замять дело, Беседин разыграет сомнения, отметит сложности, уступит, намекнет, что можно уладить, если посол. вот тут самое главное! Важно не спугнуть птичку, у которой завяз коготок, обставить все мягко, по-дружески.

Начал Кемаль, как обычно, с любезностей и заверений в вечной дружбе, затем приступил к делу:

— Дорогой Григорий, вчера у меня было свидание с одной женщиной. не буду скрывать от вас, что это балерина, которая вчера была на даче у Дмитрия. Ночью вдруг явился муж. — и Кемаль честно, не особенно вдаваясь в детали, изложил все драматические события ночи.

— Очень неприятное дело. — нахмурился Беседин. — Особенно если он подаст в суд.

— Это не самое главное, я готов заплатить большие деньги в качестве компенсации, — сказал посол. — Я люблю Марию и готов на многое. Прошу вашей помощи.

— Каким образом? — искренне удивился Беседин.

— Я хочу на ней жениться. Жену я не люблю и пойду на развод.

Это уже ошарашило шефа контрразведки.

— Не вызовет ли это скандала в турецком МИДе? Ведь это конец вашей карьеры.

— Ах, дорогой Григорий, разве карьера стоит любви? Вы не представляете, как мне осточертело работать в МИДе. Ведь я очень богатый человек, зачем мне эта жалкая служба.

У меня есть собственный островок в Средиземном море.

— А как же традиции ислама? Разве вам можно так просто разводиться?

— Не беспокойтесь, дорогой Григорий. Великий Ататюрк давно принял гражданский кодекс по швейцарскому образцу. Традиции гарема у нас остались в провинции, но это преследуется законом. Если вы мне поможете, то получите очень большой бакшиш, уверяю вас, я не поскуплюсь!

Беседин вдруг почувствовал слабость, он прошел в контрразведке через огонь, воду и медные трубы, но такого в его практике еще не бывало. На компромате ломали и неподкупных англичан, и наивных американцев, подкладывая и женщин, и мужчин, а тут все наоборот.

— Я не поскуплюсь. — повторил посол, по-своему расценив молчание собеседника.

— Это невозможно, Кемаль, — ответил он сухо. — Тут я не смогу вам помочь.

— Но я вас хорошо отблагодарю, — не унимался посол.

— Это невозможно, Кемаль. — Беседин уже закипал от гнева — подумать только: предлагать взятку вождю контрразведки, славной своим горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками.

— Тогда маленькая просьба. Мне сообщили, что за мной наблюдал КГБ. Могу ли я получить фотографию в постели с Марией? Мне очень дорого это воспоминание.

— Сомневаюсь, что за вами наблюдали, — сказал Беседин твердо, это уже выходило за все рамки. — И вообще, какое отношение я имею к КГБ?

Расстались трогательно, обнялись, коснулись друг друга щеками.

Григорий Петрович все еще не мог прийти в себя после неожиданного оборота дела.

Конечно, жаль, что операция провалилась. Но какой человек! Не гнида трусливая, а настоящий молодец! Не в пример многим из близкого окружения. И он задумался о своей жизни. Достиг вершин и что? Счастья ведь нет, одна пошлость. И захотелось уйти к черту, уехать в свою родную деревню, попить парного молочка. Бросить и жену, и Алку, начать новую, чистую жизнь.

В кабинет на Лубянке, где сидела в ожидании вся команда, Беседин вошел в приподнятом настроении.

— Наружку с посла пока снимите, с ним буду встречаться на официальной основе. В общем, он неплохой мужик. А вообще, товарищи, нужно глубже изучать национальный характер! Турки, конечно, раздолбаи, помнится, в Стамбуле толпятся они у окон бардака, где шлюхи трясут буферами и черт знает чем, толпятся, но не заходят: дорого для этих жлобов! А у самих руки в карманах штанов и счастливые лица!

— Что же они делают? — осторожно спросил неиспорченный Коршунов.