Михаил Любимов - С бомбой в постели

Кому придет в голову, что в этом районе, недалеко от музея Адама Мицкевича и резиденции маркиза де Ламбер, крутится не дурак-турист, а прожженный шпион? Встреча с агентом подобно тайному свиданию с чужой женой, когда образ разъяренного мужа постоянно перед очами, он крадется с кинжалом или дубиной в руке и ничем не отличается от злобного контрразведчика, засевшего в кустах с пистолетом и наручниками…

Расстояние от нашего отеля до центра достаточно велико, удобно для проверки, и я даже не сержусь, что Татьяна уже успела ухватить прелестные туфли в соседнем обувном магазине, ах, если бы КГБ еще и оплачивал покупки жен, выбранных в качестве «крыши»!

Но пока мы неразрывны, мы связаны одной цепью, не расставаясь ни на миг, и моя задача — тайно от Татьяны втирать очки контрразведке (наверняка я на крючке), а для этого отпустить вожжи, немного расслабиться, ни о чем не думать и никуда не спешить — все остальное приложится само собой. Мы заходим в «Closerie de Lilac», что на Сан-Мишель (достопримечательность, где пивали все разгильдяи от Виктора Гюго до Хемингуэя), прямо рядом с памятником во весь рост наполеоновскому маршалу Нею, принцу Московии, и там выпиваем по бокалу вина, посматривая со столика на маршала, получившего титул за то, что прикрывал своим арьергардом бегущую из Москвы армию. Ничего себе герой!

Обняв друг друга, вываливаемся на Сан-Мишель прямо к памятнику Оноре де Бальзаку, чуть зеленоватому то ли от времени, то ли от выпитого нами вина, между прочим, оригинал лихо шпионствовал в России, а заодно и покорял сердца русских и польских красоток — все они исходят похотью, эти иностранцы! Заходим в дешевое бистро и добавляем пару бутылочек бордо.

Мэри Игрек, родом из обеспеченной еврейской семьи, отец состоял в Коминтерне, ненавидел Гитлера и с конца тридцатых годов стал активным агентом НКВД, который посоветовал ему в целях конспирации полностью отойти от коммунистического движения. Однако атмосфера в доме оставалась марксистской, дочка много читала и жаждала спасать человечество от пороков капитализма. Вполне естественно, что в двадцать лет она была привлечена к сотрудничеству советской разведкой, решившей внедрить ее в госдепартамент. Через пять лет после непрерывных попыток эта задача была решена.

Ценность Мэри была настолько велика, что в забитых стукачами ФБР Соединенных Штатах встречаться с ней не рисковали, связь осуществлялась через тайники, куда Мэри запрятывала пленку со снятыми секретными документами, денег она не брала, ибо служила Идее, освещавшей, словно факел, всю ее жизнь.

Время от времени требовался и личный контакт, ибо трудно работать, не чувствуя настроения агента, не видя блеска в его глазах и сдерживаемой страсти совершить подвиг.

Но и даже в этих случаях Мэри не вызывали на встречи в соседних с США странах, а, используя ее служебные командировки по линии госдепа, ловко пристраивались к ее вояжам, чтобы и комар носа не подточил.

В Париж она выезжала на десять дней, встречу с нею вменялось провести с повышенными мерами предосторожности: перед контактом со мной (дом на Анжуйской набережной!) она проходила через две точки контрнаблюдения, расположенные в разных местах Парижа (площадь Вогез и район дома инвалидов), за этими точками мне вменялось наблюдать: нет ли за дамой «хвоста»? В случае появления за нею подозрительных машин или мерзких людишек с поднятыми воротниками пальто, крадущихся, словно зловредные коты, мне следовало нанести красным мелом черту на фонарный столб рядом с Нотр-Дамом, недалеко от памятника Карлу Великому, мимо которого она должна была пройти.

Я незаметно взглянул на фотографию (не дай бог, засечет Татьяна и решит, что даже в Париже я не могу без карточки любовницы): брюнетка малого роста в темном костюме и с американской газетой под мышкой, этого вполне достаточно для идентификации. Пароль: «Простите, как мне пройти к Комеди Франсэз?» — «Я не знаю Парижа, я живу в Филадельфии» (фигню эту придумал не я, а какой-то начинающий придурок).

Но это все завтра, а сейчас утро, вчерашнее вино еще приятно переливается в черепе, Татьяна необычно стремительно приводит себя в порядок, предвкушая все прелести французского завтрака, и подгоняет меня, покрикивая, в ванную, где я тщательно выбриваю свои щеки, грустно посматривая на биде.

О биде! Сколько саг сложено о том, как русские путают его с толчком или просят гарсона на смеси французского с нижегородским принести в номер пирожное «бизе», а гарсон притаскивает биде! Так и входит в номер с огромным биде на вытянутых руках, нехорошо думая о русских.